Экалавья чудом исхитрился подхватить падающий обрубок и, встав на колени перед своим Гуру, почтительно протянул ему то, что еще недавно составляло с горцем одно целое.
— Благодарю тебя, Учитель. Прими от меня эту скромную плату.
Из рассеченной мякоти на краю ладони, превратившейся. в узкую лапу ящерицы, обильно текла алая кровь, заливая бок и бедро нишадца, а горец все продолжал стоять на коленях, протягивая Дроне отрубленный палец. Арджуна силился оторвать взгляд от нелепого, жуткого обрубка, от кровавого ручья, от сцены из страшных сказок на ночь… силился и все-таки продолжал смотреть.
Дрона протянул руку и взял палец.
Посмотрел на кусок плоти.
Кивнул удовлетворенно.
— Я принимаю плату. Твое обучение закончено.
Экалавья поднялся, еще раз поклонился Брахману-из-Ларца и лишь после этого, бесстыдно скинув набедренную повязку, принялся перетягивать искалеченную руку.
Зубы помогали оставшимся пальцам.
Арджуну била мелкая дрожь, и царевич не сразу сообразил: что-то теплое и липкое тыкается ему в ладонь.
— Возьми. Ты хотел быть лучшим? Теперь ты — лучший. Закон соблюден, и Польза несомненна.
Царевич увидел на своей ладони окровавленный палец нишадца, отшатнулся — и палец упал ему под ноги, мгновенно затерявшись в густой траве.
— Но, Гуру… я же не хотел… так! Зачем…
— Ты хотел быть лучшим. Я обещал тебе это. А как — это забота твоего Гуру. — Голос Дроны постепенно оживал, одновременно становясь дребезжащим, словно в глубине гортани успели надорваться невидимые струны.
Еще с полминуты Брахман-из-Ларца стоял перед царевичем, глядя мимо него, а потом молча пошел прочь.
— Экалавья…
Нишадец поднял взгляд от четырехпалой руки и посмотрел на Арджуну.
Спокойно, без злобы и гнева.
— Я… я не хотел — так. Я не знал… Прости меня! — Арджуна неуклюже поклонился и бегом бросился вслед за уходящим Дроной.
* * *
…Маленький, очень маленький силуэт скорчился в кустах.
Призраку было страшно.
Поэтому только он видел, как, оставшись в одиночестве, Экалавья схватил брошенный лук.
Тетива остервенело взвизгнула, натягиваясь, рука-коготь указательным и средним пальцами вцепилась в бамбуковое веретено с обточенными коленами, сминая оперенье, повязка на ладони разом набухла, обильно пропитываясь кровью, но две стрелы, одна за другой, уже рванулись в полет.
И вторая сбила первую у самой цели, как скопа-курара бьет верткую казарку, не дав вонзиться в лицо деревянного идола.