Какое служебное счастье у помощника начальника сыска? Да никакого. Серые будни, очередной орден, следующий чин. Ну, получит Анну 1-й степени, ну Владимира — 2-й, ну, станет тайным советником. Но вице-директором департамента не быть: всяк сверчок знай свой шесток. На шесток Ванзаров прыгнул. А дальше некуда. И остается ждать, что явиться некто, кто дерзнет на такое, что и преступлением назвать нельзя, а просто искусством. Вот схватиться с эдаким талантом — истинное счастье.
Родион Георгиевич сидел за столом, держа лупу и грозно хмурясь. В этом положении удивительно напоминал он портрет Наполеона. А радостное нетерпение пробирало легким ознобцем: в разрозненных уликах кое-что почудилось. Пока — смутно.
Увеличительное стекло притомило зрение. Ванзаров поднялся от стола и, ощущая искры приятной тревоги, выглянул в окно. Ночной воздух, прохладный, но летний, наполнял каждый вздох счастьем, не понятным легионам размеренных чиновников. Улица дремала в бликах газовых фонарей, тиха и пустынна. Лишь на противоположной стороне маячила одинокая фигура.
Родион Георгиевич присмотрелся и без труда опознал по повадкам филера. Лица его рассмотреть не смог, но был совершенно уверен, что соглядатай интересуется им.
Августа 7 дня, лета 1905, восемь утра, +20 °C
Особняк князя Одоленского в Коломенской части С.-Петербурга
Еще бы! Этакое сокровище! Каждая петербургская маменька мечтала сцапать. Представьте: дома в Петербурге и Москве — раз, годового дохода чистыми сто тысяч и более — вот вам два, имения в Воронежской и Саратовской губерниях — это три, да и по мелочи накоплено. И что приятно — родни никакой. Просто клад, а не князь. Только в руки не давался.
Как назло, вел он жизнь веселую, но деньгами сорил, чтоб поддержать в глазах общества полагаемый статус. Вообще же гордился модным словом «спорт-мэн», занимался выездкой в манеже Офицерского корпуса, весь год принимал ледяные ванны, пил не более бокала вина за обедом, а табак презирал. К тридцати годам Одоленский обладал телом греческого бога с крепостью мышц мраморного Давида: на спор вязал кочергу в узел.
Павел Александрович держался англофилом, вышколив прислугу. Ровно к восьми утра на кухне дымился кофейник, скворчала яичница с беконом, а из Филипповской лавки доставлялись свежайшие булочки. Чугунная ванна, модная и редкая игрушка петербургских домов, уж полнилась ледяной водой, слуга ожидал подать нагретое полотенце.
Однако пробило четверть восьмого.
Лакей Бирюкин проверил настенные часы карманным хронометром: разница составляла не более минуты.