— И не думайте, — невежливо ответил хозяин кабинета. — Неделю не проветриф после сигарок вафих. Доброго дня, Аполлон Григорьевич, как отдохнули?
Тут пора заметить, что странный звук, похожий на выходящий газ или шипение змеи, появился в речи коллежского советника стараниями подлеца дантиста. Подправляя коренной зуб, эскулап умудрился сделать что-то с челюстью. Вместо «ш» и «щ» Родион Георгиевич издавал теперь несусветное междузвучие «с» и «ф», как француз, не совладавший с русской азбукой. Что делать, пришлось смириться, пусть будет «ф».
Статный гость элегантно запустил шляпу на приставной столик, под него же отправил потертый саквояж и вальяжно развалился на стуле.
— Скучный вы, человек, Ванзаров, сами не курите и других мучаете, да… А отдохнул я прелестно, в Ялте женщины расцветают в муках любви. Так что, эх… — и господин отбарабанил ладонями нечто бравурное.
Вести себя подобным образом позволялось только одному смертному — Аполлону Григорьевичу Лебедеву, великому, без кавычек, криминалисту и знатоку разнообразных практических дисциплин. Не было в России другого эксперта, кто бы сравнился с ним в умении находить строго-научные факты преступления. Обладая бурным характером в здоровом теле, Лебедев представлял ядреную смесь отъявленного краснобая с гениальным ученым. Меж ним и Ванзаровым сложилась та форма общения, какая порой возникает у мужчин, различных по возрасту, характеру и отношению к жизни, но близких умом и талантом.
Аполлон Григорьевич огляделся:
— Друг мой, ну как вам не совестно пребывать в подобном кошмаре?
— А что такое?
— Ни приятных картин, ни портретов — предписанные не считаю, ни украшений, даже безделушек, и тех нет. Живете как монах в келье, иезуит какой-то. И не тычьте на бюст этого чудовища бородатого, тоже мне украшение, да!
— Во-первых, как изволите знать, это основоположник метода научного поиска истины старина Сократ, и тут ему самое место. Во-вторых, не иезуит я, а инквизитор,[2] если следовать латинскому смыслу. И в-третьих, чем не украфение — репродукция Сикстинской мадонны?
Лебедев нагловато хмыкнул:
— Мадонна? Ну-ну… А старина Сократ ваш, между прочим, мальчиков пользовал, да!
— Тогда это было так же естественно, как нынче — соблазнять чужих жен.
Аполлон Григорьевич поспешил сменить скользкую для себя тему и продолжил как ни в чем не бывало:
— Что, и правда Думе не рады? Все-таки пережили смуту, успокоение в народе и все такое…
— Рад я буду, когда на дачу не надо будет ездить. А с органом совещательным нам, простым полицейским инквизиторам, только хлопоты.