К войне бодричам привыкать было не вновь. Даже простым и нищим смердам. Сколько себя помнили, сколько помнили рассказы стариков и родителей, все и всегда воевали. И потому очередному походу не шибко удивлялись. Но сейчас слух уже прошел, как крыльями гигантской летучей мыши прошелестел над головами, что война грядет большая и страшная. И потому мужчины в большом количестве готовили стрелы, точили топоры и вилы, строполили жен и детей от долгой отлучки из дома. Никто не рассуждал, что воюют, дескать, только княжеские дружинники, как это делали ленивые горожане. Опыт, многолетний и многослойный, подсказывал обратное: приходит враг на твою землю — прячь семью и добро в лесных урманах за засеками, закапывай в схроны[55] рожь, а сам карауль у дороги. Чем меньше будешь спать, чем больше стрел выпустишь за ночь, чем чаще доведется тебе вилы в ход пустить или топором с размахом ударить, тем быстрее ты вернешься в свою деревню, чтобы отстроить новую землянку[56] взамен сожженной врагом.
И как только проходили недалече полки князя-воеводы Дражко, несмотря на ночь, сосед отправлялся к соседу, чтобы вместе обсудить необходимые действия. Вместе и прятаться, и воевать сподручнее, вместе будет сподручнее потом обгорелые бревна растаскивать и заново свою деревеньку отстраивать. И все это обыденно, без жалоб на судьбу, без суеты, без непонимания и спешки. Дело привычное…
* * *
Сфирка перед отъездом собрал, кого смог, разведчиков. Пришлось для пользы дела идти на риск и снять почти все заслоны, стоящие с полуночной стороны, уже не такие нужные в условиях открытой войны, как в период войны тайной, прикрытой иллюзорным платком дипломатии. Отряд Скур-латы, что стоял по дорогам на закате, решили пока не трогать, чтобы по мере возможности обеспечить князю Годославу спокойное и безопасное возвращение. Дружина в отличие от разведчиков такую безопасность обеспечить не могла. Никто не знал как, когда и каким путем будет Годослав возвращаться, но к его приезду готовились.
Дражко сидел в сырой купеческой складской землянке за городской стеной и давал последние указания воеводам, когда Сфирка спешно привел к нему Годиона, только-только прибывшего со своими людьми. Мокро потрескивая, чадили узко лущенные лучины, пахло чем-то прокисшим, горьковато-противным, отчего хотелось кашлять. От самих воевод устойчиво шел душок лошадиного пота. С улицы доносилось беспрестанное вечернее кваканье майских влюбленных лягушек, которым вторили своими бесконечными песнями не менее влюбленные соловьи.
— Здравствуй будь всегда, князь-воевода. Рад видеть тебя на ногах и в силе, молвам в упрек, — приветственно поздоровался разведчик.