– Прохор, ты больше спать здесь не будешь! Убирай вон этот сор! – сердито сказала она. – И кто тебе позволил натащить в комнату сена! От него ж блохи разводятся!
– Матушка барыня, это не моя постеля, – оправдывался ни в чем не повинный Прохор.
– А чья же?
– Барина.
– Какого барина? Что ты вздор мелешь? – накинулась Варюта.
– Нашего молодого барина, Ляксандры Васильича.
– Ты лжешь, негодяй!
– Вот крест святой, не лгу! – крестился на образа Прохор.
– Ну, все равно, чья бы ни была, ей здесь не место! Убирай вон эту дрянь! – сердито сказала барыня, подбрасывая носком туфли маленькую жесткую подушку Александра Васильевича.
Прохор уже собрал в охапку сено, когда на крик явился сам Суворов.
– Я, Варюта, солдат, а не барин-лежебока! – строго сказал он жене.
– А я не за солдата выходила замуж, а за генерала, – возмутилась Варюта. – Какой же генерал спит эдак, на полу, на сенной трухе?
Суворов не переносил прекословия. Он совсем прикрыл глаза и без того низко опущенными веками и глухо сказал:
– Меня, сударыня, поздно переучивать!
И, обернувшись к Прохору, который все еще держал в руках злополучную охапку сена, не зная, что с ней делать, крикнул:
– Тебе говорят, клади на место!
Обозленная Варюта выбежала из комнаты.
Это была их первая стычка.
Два дня супруги не говорили друг с другом. Василий Иванович пытался мирить их, но напрасно: у обоих супругов был неуступчивый характер.
Дело обошлось как-то само.
Однажды Василий Иванович, встав поутру, хотел поговорить с Сашей о разных хозяйственных делах. Старик заглянул в комнату к сыну. Сашенька был уже на ногах – он всегда вставал очень рано: сидел у окна и читал «Описание жития и дел принца Евгения Савойского». Но в комнате он был не один: в углу, на Сашиной спартанской постели, занимая собою все его сено, сладко спала, завернувшись в голубое атласное одеяло, дородная Варюта.
Мир был восстановлен.
С этого дня Варюта не возражала против жесткого мужнина ложа, и каждый спал у себя в комнате. Да Варваре Ивановне спать в одной спальне с мужем было и неудобно: муж вставал еще до света, а она просыпалась, когда уже давно отблаговестили во всех церквах к обедне.
Пока Варюта спала, весь этот беспокойный, шумливый курятник, все эти девки-горничные не тревожили Суворова. Он в тиши мог спокойно читать, думать о войне, о походах, о славе. Но как только просыпалась жена, весь дом ходил ходуном. Тотчас же начинались хлопанье дверей, беготня, суета, шум. Было похоже, точно в крепость ворвался неприятель.
Варюта хлестала девок по щекам, за дверью всегда кто-либо сдержанно плакал.