Все это выводило Суворова из равновесия. В службе он был так же строг к солдатам, как и к самому себе, но избегал шпицрутенов и сам никогда не мог бы ударить безоружного.
Варюта просыпалась и тут же, в постели, пила кофе. Куда девались парадная чистота и опрятность первых дней, первой недели замужества!
Неряшливость Суворову была горше всего. Он во всем любил чистоту и порядок. Он от каждого солдата требовал опрятности, сам был чист и аккуратен, а жена не мылась по неделям.
Александр Васильевич пробовал урезонивать жену, но, кроме скандала, ничего из этого не получалось.
«Вот выбрал папенька! Знатного роду, а такая тетеха!» – думал иногда он.
И, наблюдательный, он прозвал ее в уме «фаготом» – за всегдашнюю крикливость.
Суворов уже месяц был женат, но все никак не мог привыкнуть к этому. Каждый день повторялась старая история: когда Суворов утром видел в своих с детства родных комнатах какую-то чужую румянощекую, полную женщину, он думал одно и то же: «Когда же уедет эта гостья?»
Он не привык к семейной жизни, не любил спокойно сидеть на одном месте. Это было выше его сил.
С женщинами Суворов сталкивался мало. Мать Александра Васильевича умерла, когда ему шел четырнадцатый год. С сестрами Саша не водился, – они были значительно моложе его, да к тому же он все дни просиживал за чтением: у отца в комнате стоял большой шкаф, набитый военными книгами.
Потом, с пятнадцати лет, началась военная служба. Ну, еще в лагере или на походе ущипнуть за мягкий бок какую-нибудь смазливую маркитантку, посмеяться и пошутить – это куда ни шло солдату. Это, по всей вероятности, не считал для себя непозволительным ни Тюренн, ни Монтекукули [40] . Но жить вот так, как он теперь, – байбаком, держась за женин салоп, – слуга покорный!
«Совсем обабился! Халата и трубки только недостает!» – сердито фыркал Суворов, вышагивая по комнате.
Александру Васильевичу не сиделось на месте.
Однажды он встретил в городе знакомого штаб-офицера из штаба графа Румянцева, которого Румянцев прислал в Москву по каким-то делам.
Штаб-офицер рассказал, что граф намеревается весной перейти Дунай и пробиться за Балканы, чтобы поскорее окончить эту войну, которая тянется вот уже шесть лет.
Это известие всполошило Суворова.
На следующее утро Суворов принял решение: сегодня же, не откладывая, ехать к армии.
– Вели запрячь тройку! – сказал он Прошке.
Варюта еще нежилась в постели, когда муж, в плаще и треуголке, пришел к ней проститься:
– Ну, Варюта, оставайся здесь с батюшкой, живите с Богом, а я – поеду!
– Куда же ты, Сашенька? Погоди, я тотчас встану, поедем вместе!