— Извините, я не про это спрашивал, — твердо прервал профессора Пирошников. — Этого я не понимаю. Я про лестницу.
— Ох, далась тебе эта лестница! — не выдержал дядюшка.
— Лестница — это лишь удобная наглядная модель для подобных полей. Простите, вы учились физике? (Пирошников кивнул.) Тогда вы, должно быть, помните школьное сравнение синхрофазотрона с цирковой ареной, по которой бегают лошади? Здесь то же самое…
Пирошников устал. Плавная лекторская речь профессора убаюкивала его, и слова проплывали мимо, покачиваясь, как лодочки на волнах. А дядюшка — тот и вовсе осовел, уставившись на носок своего ботинка.
— Согласно этой теории, — доносились слова, — существуют различные виды замкнутых и искривленных полей, которые для частиц являются пространствами существования…
— И мнимых, — бросил бородач.
— Ну это нужно еще раз проверить, Андрей Модестович.
— Я в этом уверен, — заявил бородач.
И тут опять разговор уклонился в дебри математических символов, причем Пирошников с дядюшкой совсем выпали из него и перестали для теоретиков существовать. Пирошников слушал, и в голове его выстраивались какие-то маленькие игрушечные лестницы, по которым скакали голубые почему-то частицы; они сновали вверх и вниз без остановки, лестницы были зыбки, как папиросный дым, и втягивались, искривляясь, а потом замыкаясь в кольца. Одна частица с испуганным и смятым лицом придвинулась к глазам нашего героя, шевеля тонкими губами, а затем провалилась в узкую прозрачную трубку со ступеньками, будто вырезанными изнутри алмазным резцом гравера.
«Мнимые пространства, — слышал он. — Плазменный газ в зеркальном отражении… инверсия… Господи, — подумал Пирошников, — и почему это приключилось?» Он стряхнул оцепенение, вызванное магическими заклинаниями теоретиков, и попытался вернуться к прежней теме.
— Простите, можно мне сказать? — проговорил он тихо, и ученые мужи остановились в споре, разом взглянув на него с некоторой досадой: что это, мол, за человек? Как! Он еще здесь? Почему он не ушел?
— Лестница вашего дома, — продолжил Пирошников, — по крайней мере для меня, является замкнутой и бесконечной. Я думал, что вы сумеете это объяснить, а главное — рассказать, как мне быть. Сегодня утром я шел по ней очень долго, но достигнуть выхода не сумел. Потом это повторилось.
Аспирант пожал плечами и заявил, что разговор у них шел сугубо о частицах в плазме и к макромиру, как он выразился, не имеет ни малейшего отношения, более того, он сомневается, что подобный феномен возможен. Говорил он, как и подобает физику, кратко и сухо, логика его не имела изъянов, и наш герой испытал даже чувство стыда, что ли, какой-то робости из-за того, что вот он отрывает людей от дела незначительными своими несчастиями, да еще к тому же воображаемыми.