Уже раздевшись, дядюшка заметил, что Владимир опередил его в части размещения одежды. Он недовольно крякнул и, опасливо выглянув в коридор, куда-то отправился, а через минуту вернулся со стулом. Пирошников, лежа на боку, безучастно наблюдал, как дядюшка в огромных синих трусах и красной почему-то майке, похожий на ветерана футбола, подошел к стоящей на полу лампе и большим пальцем ноги, чтобы не наклоняться, нажал на кнопку выключателя. Жест этот развеселил нашего героя, он даже почувствовал кратковременный прилив нежности к дядюшке, а последний поскрипел в тишине пружинами и затих.
Впрочем, тишина воцарилась ненадолго. Дядюшка снова заворочался, а потом позвал шепотом:
— Володя! Спишь, что ли?
— Нет, — нехотя отозвался наш герой.
— Тут, видишь, какая петрушка. Комната, знаешь-то, чья?.. Это Наденькиной соседки комната, только еще неоформленная. Она за нее воюет в жилотделе, чтобы старуху здесь прописать…
— Анну Кондратьевну? — спросил Пирошников, чтобы обозначить свое участие в разговоре.
— Ну! Она ж ее мать, этой… Не помню, как ее Надюшка называла. Вот что я думаю, как бы она нас не турнула отсюда, если придет.
— А бабка-то разрешила? — опять спросил Пирошников, удивляясь в душе, как мало взволновало его дядюшкино сообщение.
— Старуха-то? Да! Ей, говорит, на кухне привычней… Я чую, соседка — дама такая… Ты женат, нет? — спросил дядюшка без всякого перехода.
— Нет, — отрезал Владимир. — Давайте спать.
— Спать, так спать, — согласился дядюшка. — Ты, главное, не волнуйся. Все будет в порядке, вот увидишь.
Пирошников повернулся к стене и уже минуты через три услышал, что дядюшкино посапывание начинает переходить в храп. Сначала храп то и дело срывался, но потом, после затяжного и мощного периода, установился окончательно, все более и более нервируя Пирошникова. Наш герой залез с головой под одеяло, но эффекта не добился. Раздосадованный, он сел на кровати и с ненавистью посмотрел в дядюшкину сторону. «Вот черт, — подумал Пирошников, — нигде нет покоя!» Он осторожно добрался до гипсовой фигуры, сунул голые ступни в ботинки и ощупью нашел в кармане пиджака сигареты. Кляня дядюшку, молодой человек вышел в коридор, где была тьма кромешная; выставив вперед руки, добрался до старухина комода и уселся на нем, предварительно сдвинув кружевную накидку. Здесь дядюшкин храп был почти не слышен. Пирошников закурил. На миг пламя спички осветило коридор, качнуло длинными тенями и погасло. Теперь лишь красный огонек сигареты освещал пальцы Пирошникова, когда тот затягивался.
О чем думал молодой человек, сидя в коммунальном коридоре, трудно сказать. Я полагаю, никакого четкого направления мыслей у него не было. Так, неясное брожение и вспышки воспоминаний. Да и это вскорости было прервано каким-то подозрительным шумом; раздались глухие голоса, и Пирошников услышал, как в замочной скважине входной двери поворачивается ключ. Наш герой мигом потушил сигарету об комод и собрался уже бежать к своему ложу, как вдруг лязгнула дверная цепочка и женский голос за дверью раздраженно произнес: «Опять! Ну ладно же!» Пирошников понял, что дверь замкнута на цепочку и женщина не может войти в квартиру, хотя и имеет ключ. Он спрыгнул с комода и намеревался уже, несмотря на свой ночной вид, снять цепочку, но тут рядом с ним что-то прошелестело, так что он отпрянул и прижался к стене, что-то звякнуло, скрипнуло, и Пирошников сообразил, что дверь открыла бабка Нюра.