Мы ехали вместе. Отношения наши были весьма прохладными, обоих мучила какая-то недосказанность, и мы избегали встречаться взглядами. Все три дня в пути от Силиции мне не давал покоя вопрос — не предпочел ли бы он ехать дальше без меня.
— Видит Бог, нет, мой мальчик, — ответил он, когда я спросил его об этом. Наверное, эта малоприятная ситуация была для него не внове. Ему было уже за тридцать, и он, вероятно, получал нередко подобные отказы.
Мы въехали на территорию Штирии, погода испортилась, и яростный, пронизывавший до костей ветер бросал нам в лицо струи дождя со снегом. Нам пришлось оставить привычку спать в любом месте, под каким-нибудь самодельным укрытием, и ночевать на постоялых дворах, неизменно ужасно грязных и несообразно дорогих. Для меня стало проблемой размещение на ночлег. Очень часто нам предоставляли лишь одну кровать, и крайне редко в комнате был третий постоялец. Ричард, наверное, догадывался о моих затруднениях и всегда делал вид, что неимоверно устал, зевая, потягиваясь и заявляя, что уснет мертвецким сном, едва коснувшись подушки.
Однажды, в разговоре в пути, я коснулся вопроса об армейской дисциплине и всплыло слово «насилие» — в сексуальном смысле.
— Естественно, мне это не нравится, — с полным спокойствием произнес Ричард. — Даже с собственной точки зрения я считаю взаимность до некоторой степени желательной. — И, посмотрев мне прямо в лицо, рассмеялся. — К этому же сводится и твое мнение, мой мальчик.
Я почувствовал себя пристыженным несмышленышем.
Мне пришлось еще раз устыдиться — возможно, по более достойной причине — под Грацем. Ричард, богохульствуя, ворчал на погоду, но заметил, что она здоровее палестинской жары, и казался неуязвимым, но на меня холод действовал так жестоко, как никогда раньше. Кости ныли, из глаз и из носа непрестанно капало, а в ушах стучали большие молотки. Боясь его расположения больше, чем презрения, я изо всех сил старался скрыть свою болезнь, но он заметил, что мне неможется, и у первого же постоялого двора, до которого мы доехали во второй половине дня, сказал:
— Здесь мы остановимся. Тебе необходим горячий кирпич к ногам и немного подогретого вина.
На дворе возился работник, и мы оставили лошадей на его попечение. Обычно за тем, чтобы они были накормлены и надежно заперты в конюшне, следил я. Стойлом здесь считалась соломенная крыша на двух столбах, и мне пришлось стреножить лошадей, прежде чем оставить их там. Ричард сам подогрел вино, а хозяйка нагрела кирпичи.
Утром я почувствовал себя много лучше, но лошади наши исчезли. То ли их украли, то ли они были плохо привязаны и ушли сами — никто ничего сказать не мог.