Но теперь, когда со мной не было Блонделя, с кем я могла поделиться такими мыслями? Он бы все понял, порадовался бы проблескам человеческой фантазии, но я была окружена реалистами, узколобыми искателями фактов, поддающимися обману больше всех людей на свете. И я держала язык за зубами, повторяя только то, что знала, и непрестанно с тревогой думая о том, что же случилось с Блонделем. Но вскоре ситуация приняла другой оборот.
Все началось с того, что один молоденький грум вскарабкался по стене к нашему окну и, просунув в него взъерошенную голову, в волнении выкрикнул: «Миледи, в городе говорят, что король нашелся!»
— Где? Где он? — воскликнула я, сразу же почти поверив ему, потому что, несмотря на множество доходивших до нас историй, опровергавших одна другую, и на полную неопределенность в отношении судьбы Ричарда, в нас постоянно жила надежда, правда, ослабевающая с каждым уходящим днем.
Но грум ничего не мог добавить к своему сообщению.
— Беги и все выясни, — велела ему Беренгария. — И возвращайся сразу же, как узнаешь что-нибудь еще.
За весь день никаких новых сведений мы не получили. Я вышла в город, чтобы самой послушать, поговорить, порасспросить людей. Король нашелся, слава Богу. Но больше никто ничего не знал.
— Вечером приезжает граф Реймонд из Руана, — напомнила нам Иоанна.
Помолвленная пара переживала трудный период. Вопрос о браке был более или менее улажен, с довольно безразличного согласия Ричарда, еще до нашего отплытия из Акры. Ричард по-своему любил сестру и мог простить все что угодно хорошему крестоносцу, каким был Иджидио, но не учел одного факта: его мать, Элеонора Аквитанская, и отец графа, правитель Тулузы, были злейшими врагами. Элеонора оспаривала право графа на его территорию и не раз пыталась завладеть ею. Иоанна, заручившись согласием Ричарда на брак, могла не принимать во внимание чувства матери, но так поступать она не привыкла. Ей хотелось, чтобы все решилось полюбовно и к всеобщему удовлетворению. Она написала матери из Акры и несколько раз из Рима. Элеонора, занятая отчаянными попытками удержать Англию за Ричардом и не менее отчаянно разочарованная неудачей крестового похода, была очень критически настроена ко всему, что попадало ей в руки или на глаза. Она написала, что дает дочери согласие на брак, но не отказывается от своих претензий на земли, а передает их ей (типичный ход Элеоноры Аквитанской!), при условии, если это решение одобрит сам молодой человек. Иджидио тут же уехал в Лондон. Он отправился бы хоть в Багдад, и даже, если понадобилось бы, босиком — так он был влюблен, но Элеонора отвергла его демарш. Вскоре она написала, что будет в Руане, туда приедет и Ричард и вся семья, собравшись вместе, обсудит этот вопрос. Потом пришло известие об исчезновении Ричарда, и уже сама Иоанна отложила мысли о свадьбе — всем было не до того… Иджидио согласился с нею. Но время шло, миновал и срок предполагаемого траура, который выглядел бы уместным, если бы мы были уверены в смерти Ричарда. Иджидио жил с нами, и мы с Беренгарией проявляли как можно больше такта, потакая влюбленным и часто оставляя их одних. Неопределенность была утомительна для всех. В конце концов Элеонора, крайне расстроенная состоянием дел, прибыла в Руан и нам было предложено собраться в этом городе. Но встреча не состоялась. Руан кишел людьми. Понаедут представители, послы — и всем понадобятся квартиры. А в Мансе мы так хорошо устроены… Разве нет?