Беренгария в очередной раз поднесла к его губам кружку.
Так продолжалось всю ночь и следующий день. Апрельское солнце заливало шатер, внутри становилось жарко и душно. Расползался запах гниения.
Приехал Эссель, бережно державший в руках миску, наполненную чем-то вроде голубой плесени. Он велел нам отойти от кровати, и я увела Беренгарию со словами: «Тебе пора поесть и попить, ты должна беречь силы». Она безучастно проглотила все, что я ей дала. Я попыталась положить ее ноги на табурет, потому что от долгого сидения в одном положении ноги и лодыжки у нее распухли и отеки почти свисали с краев башмаков. Но она сразу же пошла обратно и стала ждать у входа в шатер, пока не вышел Эссель.
Он плакал.
— За мной слишком поздно послали. А хирург оказался просто мясником. Ему следовало бы отрубить правую руку, чтобы он больше не калечил людей! — Он, спотыкаясь, отошел, утирая рукавом слезы.
Был еще один день, и еще одна ночь. Еле передвигая ноги, я то входила в шатер, то выходила оттуда, но Беренгария неотступно сидела у постели. Слабый невнятный голос умолк, и Ричард тихо лежал с закрытыми глазами. Капеллан с вином и облаткой был наготове, не спуская с него глаз в ожидании короткого прояснения сознания, что часто случается перед самым концом.
Я вошла с хлынувшим в шатер светом восхитительного утра, звеневшего пением птиц. Точно таким же утром Беренгария уезжала из Эспана к Ричарду. Я принесла ей крепкого горячего поссета и умоляла выпить.
Ричард открыл глаза. Всегда немного выпуклые, блестящие, голубые, теперь они были темными, унылыми и запавшими. Но взгляд был осмысленным. Он смотрел на нас, по-видимому, едва узнавая, и молчал. Молчали и мы, хотя Беренгария наклонилась вперед, чтобы он мог лучше ее видеть. И тогда он прошептал:
— Моя мать… Я должен многое сказать… матери.
— Она в пути, едет сюда, — сказала Беренгария. Так ли это было или нет, я не знала. — Но здесь я, Ричард. Я могу передать ей все, что вы пожелаете.
Невнятный, слабый, но сравнительно оживленный в бреду голос Ричарда стал теперь очень тихим, с трудом вырывавшимся из горла:
— Тогда скажите ей… пусть будет Иоанн… не Артур. Если бы Констанция доверила его мне, я бы обучил его всему… но неопытный ребенок… едва оторвавшийся от материнской юбки… не сможет устоять… перед Иоанном Искариотом и Филиппом Искариотом… Иоанн, вы понимаете, Иоанн.
— Я понимаю, Ричард.
Теобальд, с целеустремленностью, свойственной хорошим священникам, шагнул вперед и проговорил:
— Милорд…
Но, озарившись вспышкой былого огня, Ричард сказал:
— Всему свое время. Сначала надо уладить дела с миром. Позовите ко мне Маркади… и того парня, что пустил поразившую меня стрелу… Это не Анна Апиетская прячется там, в тени?