Мне по-прежнему было трудно понять, как можно настолько увлечься мужчиной, о котором так мало знаешь, с которым не довелось обменяться ни единым словом, ни даже мыслью, но я прекрасно понимала, что, оказавшись под властью очарования какого-то человека и позволив ему овладеть воображением, думать о его женитьбе на другой женщине совершенно невыносимо. Беренгария была права, вступив в борьбу за предмет своего вожделения. На ее месте я боролась бы с не меньшим упорством. Но, разумеется, мне было не за что бороться — меня вычеркнули из этой жизни с самого начала, — и я могла лишь самым тщательным образом хранить ото всех свои смешные тайны, урывая те крошечные радости, которые оказывались на моем пути, и в бессильной ярости смотреть на моего прекрасного, моего дорогого поющего мальчика, опасно балансирующего между болотом, каковым был наш будуар, и скалой, какой была Беренгария.
В прошлом я не раз думала о жестоком обычае, следуя которому мальчиков знатного происхождения отрывали от матерей и от окружения женщин, пестовавших их с рождения, и отправляли на обучение в другие страны. Теперь я вижу в этой традиции смысл — иначе ни один мальчик не мог бы стать мужчиной, чувствующим себя в мужском мире равным. В компании женщин всегда присутствует что-то обволакивающее и засасывающее: они ласково принимают, сглаживают острые углы, заражают своею мягкостью. Ведь даже пажи, сопровождающие женщин, отличаются мягкостью манер, говорят тихо, больше интересуются одеждой и сплетнями, чем всякими проделками, и вообще более женственны по сравнению с теми, кто приставлен к мужчинам.
Может быть, отчасти это объясняется невольным подражанием или желанием нравиться, но в основном, вероятно, особым складом женского ума. В противоположность мужчинам, они способны игнорировать половую принадлежность того, кто в силу возраста или положения не годится или недоступен для любви. Я могу гарантировать, что если в компанию пятерых живущих вместе мужчин, как живем вместе мы, пятеро женщин, ввести молодую женщину, совершенно недоступную, несмотря на всю свою красоту и подкупающие манеры, они тем не менее, не забывали бы о том, что это женщина, и не принялись бы тут же превращать ее в мужчину. Но Кэтрин, Пайла и Мария с самого начала пытались выхолостить мужскую сущность Блонделя: «Милый мальчик, эти нитки совсем перепутались, разбери их, пожалуйста…» «Блондель, скажи, какой пояс больше идет к этому платью — розовый или желтый?..»
Хуже того, они обсуждали в его присутствии вещи, о которых им и не приснилось бы говорить при мужчине или юноше, становящемся мужчиной. Они говорили не только о женских сорочках и другом нижнем белье, но и о поносах и запорах, регулярной головной боли, ноющей пояснице и ногах, отекающих с регулярностью смены фаз луны, — причем выражений не выбирали.