— Не следовало выбрасывать листок. Я должна показать его отцу. Это действительно новое оружие, и оно обеспечит преимущество перед врагом.
— Могу я взглянуть?
Я протянула ему листок, он глянул на чертеж и коротким движением руки, на которое я не успела среагировать, бросил его в пылающий камин.
— Вы просто глупый мальчишка! — страшно рассердившись, крикнула я, потому что уже представила себе, как отец переведет Блонделя из будуара в оружейную мастерскую и щедро вознаградит. — О, зачем вы сделали эту ужасную глупость?
— Я же думал, что чертеж давно сгорел, — возразил он. — Я начертил его от нечего делать, просто чтобы убить время. Хотелось увидеть на бумаге, правильная ли мысль пришла мне в голову или нет.
— И она оказалась правильной. Это понятно даже мне, полной невежде в таких делах… Ну, да ладно. Вы без труда сможете вычертить все снова. Я убеждена в том, что отец будет в восторге.
— Прошу вас, — снова возразил Блондель, — забудьте об этом.
— Почему я должна отказаться от этой мысли? — упорствовала я. — Свинцовые ядра или крупные камни, пущенные такой баллистой, вызовут большие разрушения, чем старое оружие.
Он вздохнул.
— Кто, как не сам дьявол, обрадуется изобретению, которое позволит пролить больше крови, чем ее проливается сейчас?
— Да не будьте же глупцом. Это законное право любой воюющей стороны.
— А вы уверены в том, что новое оружие окажется в руках справедливого человека, даже если допустить, что вы вправе судить о степени справедливости?
Я задумалась.
— Полагаю, что не всегда. Но отец… война в Арагоне, например…
Он перебил меня:
— Арагонцы считают, что справедливость на их стороне. Иначе они не стали бы воевать. Ни одна нация не начинает войны, не считая ее справедливой. Да это и невозможно.
— Хорошо, ну а что вы скажете о крестовых походах? — запальчиво спросила я.
— Они кажутся нам справедливыми, потому что мы христиане, но я возьму на себя смелость сказать, что те, кто верит в Магомета…
— Будьте поосторожнее! Вас в любую минуту могут обвинить в ереси, — проговорила я с легкой иронией, как говорят с тем, кого любят.
Однако Блондель замолчал и в очевидном смущении посмотрел на свои руки. Смутилась и я, но нашла выход в довольно резком словоизвержении:
— Мне немногое известно о справедливости или несправедливости войн. Но я знаю одно, Блондель, совершенно несправедливо, чтобы человек, обладающий такими достоинствами и знаниями, как вы, прозябал, наигрывая сентиментальные мелодии, мотая шерстяные нитки и рисуя эскизы свадебных платьев.
От гнева его лицо налилось горячей кровью, но он ответил совершенно спокойно: