Внезапно я поняла смысл того, что часто оставалось для меня загадочным, когда я читала о мучениках. Беренгария была превосходным материалом, из которого делают мучеников. Для этого не обязательны ни великая святость, ни мистицизм, — достаточно лишь безграничного упрямства. Я вполне могла себе представить, как в нероновском Риме она сказала бы: «Я христианка, и какая мне разница, что делают эти львы?» И не удивительно, что мученики так часто подвергались гонениям! Клянусь Богом, я с удовольствием стала бы гонителем Беренгарии. Мне хотелось лупить ее по голове щеткой для волос, взять за плечи и трясти, пока она не застучит зубами. Но я снова наступила на горло своему нраву и довольно ехидно проговорила:
— Послушай, я обещаю, что если магическая сила увлечет тебя в яму, я приведу Блонделя и вручу ему букет, чтобы он с помощью той же магической силы извлек тебя оттуда.
— О, я понимаю, это звучит смешно. Но я чувствую себя в полной безопасности, только когда он рядом. Тот сон был вещим, мальчик пришел, и я его узнала. Случись пожар, наводнение или еще что-то подобное, спасти меня сможет только он. А раз так, я была бы просто дурой — разве нет? — позволив ему уехать в Апиету строить какой-то дом, который с тем же успехом может построить любой другой.
Я понимала, что надежда убедить ее бесполезна, и, к моему огромному огорчению, почувствовала, как глаза наполнились слезами бессильной ярости.
— Ну, что ты, Анна, — добрейшим голосом проговорила Беренгария, — почему ты принимаешь это так близко к сердцу? Какая разница, кто строит твой дом? И почему бы тебе не построить его здесь, в Памплоне? Тогда он вполне мог бы следить за строительством.
— Положим, это мой каприз! Тебе это должно быть понятно. Почему каждая твоя прихоть немедленно исполняется? Я хочу, чтобы мой дом был в моем собственном герцогстве, и хочу, чтобы его строил Блондель. Он умен, изобретателен и мог бы отлично его построить. Но нет, из-за твоего сновидения под действием маковой настойки он обязан оставаться здесь и мотать шерстяные нитки, словно более подходящих занятий для мужчины нет.
— Блондель не мужчина. Он просто поющий мальчик.
Услышав это, я поняла, что мне лучше уйти, чтобы не сказать чего-нибудь такого, о чем я потом пожалею.
Впоследствии, когда я достаточно успокоилась, чтобы все обдумать, и меня больше не слепила ярость при воспоминании о голосе Беренгарии, произнесшей эти слова: «Блондель не мужчина», я поняла, что хотя и потерпела поражение, но усилия мои пропали даром. Да, теперь я кое-что поняла! Как глупо, что я не подумала об этом раньше. Чтобы вытащить Блонделя из будуара, можно придумать ему поручение, каким-то образом связанное с ее сном, и если его удастся связать с ощущением, что сон сбывается, она охотно отправит своего менестреля хоть на край света. И я мобилизовала всю свою изобретательность…