— Вот-вот.
— Захленулся твой мастеровой третёва дни. Все у него захленулись, соседки сказывали. Женка с дочкой больные лежали, в горячке, что ли, а он их вытаскивать зачал, только как вода с-под полу пошла. Всех тута и открыли, как вода ушла, все рядом лежали. Ты им родня, что ль?
— Нет, знаком малость был…
— А баба с дочками, что тут квартировала, все живы, на Пяту линию съехали. Ныне за тряпьем приходили. А я из суседнего дома, от хозяина подряжена воду вычерпать да печку топить. За полтину подрядилась, да и не рада. Печку разве растопишь, как наскрозь мокра?.. Корячусь второй день. Ведер сто на огород вынесла, а оттеда, что снесла, может сызнова сюда идет?
Иванову стало тяжко, душно. Слушая визгливый голос старухи, расстегнул крючки воротника.
— А дочка ихняя? — спросил он, надеясь, что ослышался. Ведь Аннушка жила у немки. Неужто как раз дома хворала?
— И дочка потопла, сказывали. Всех вчерась к Благовещенью свезли, ноне отпоют. Полета покойников с прихода набрали.
— Я войду к ним, погляжу, — сказал унтер.
— Гляди, коль охота, да баба, что тута жила, все уж перетрясла. Раз, говорит, все померши, так мы, как сродственники… Ну, раз так, то бери. Давеча ушла только.
— Врала она, никакие не сродственники. — Иванов шагнул в комнату. Воды здесь осталось совсем мало, не покрыло и подъема.
Первое, что увидел, были деревянные кровати без одеял и подушек. Сенники закатаны, видно, под ними шарили. Стол без скатерти сдвинут с места. Посудные полки пусты. На верстаке рваный шерстяной чулок и ржавые ножницы. В выдвинутом ящике лоскутки цветной бумаги, картона, нитки и проволока. На воде под ногами тоже цветные обрезки, золотые звездочки. А на подвешенных под потолок двух полках — рядами готовые игрушки: франты со шляпами, охотники, козлы и кони на пискучих гармошках. Эти воровкам не надобны… Вот от часов один гвоздик остался да карандашом обведенное место, на котором, должно, верней ходили. На образной полочке отодвинута боком икона — и туда залезли воровские руки…
Старуха с полными ведрами остановилась за его спиной.
— Хожалый вчерась с молодцами своими побывал, как покойников брали, да баба та нонче. Так после них разве что останется?..
Когда она пошла вверх, Иванов подставил табуретку, влез и заглянул за иконку. Там лежала пустая коробочка в виде сундучка. На донышке, хоть и расплывшееся от прикосновения мокрого пальца, выведено чернилами: «Про черный день». За коробочкой прислонены венчальные свечи. Почему убраны?.. Верно, от первой жены, Аннушкиной матери…
И дальше, в самом темном углу, за свечами, будто еще что-то. Сунул руку. Вторая коробочка, вроде табакерки, а в ней ассигнации накрепко свернутые, три по пятьдесят рублей… Вот так находка! Как во сне, ей-богу… Как ее хожалый и соседка не разглядели? Не далась, выходит, им в руки…