Она не заразилась.
……………………………
Через пару недель ехали они в машине. Он рулил, продолжая первоначальную игривость. Они за это время достаточно привыкли друг к другу. «Терапию твою нам, Ксаночка, необходимо продолжать. Возражения есть? А?» «Как ты мне надоел со своим вечным А. Ну, слова в простоте не скажешь». «Слова-то в простоте говорю. А ещё большая простота в деле. Слово и дело! – знаешь, что это значит?» «Слово и тело – вы сказали в прошлый раз». «Ну, и память. После слов этих я и подступил к телу. А вот при Алексей Михалыче Тишайшем ими предваряли заточенье в каземат. Сажали. Тишайший! – чтоб всё шито-крыто. А?» «Тьфу ты. Опять. Ну, и зачем мне это знать?»
«А затем, чтоб понимать вот эту херню, что развесили по улицам». «Чего это ты? О чём?» «Да вон, идиотские растяжки, лозунги. Ни уму, ни сердцу. «Медицинские работники! Повышайте обслуживание…» Ну и дальше. Идиотизм. Вот, сейчас всё бросим, и начнём с тобой обслуживать. Так сказать: чего угодно, барин? Чего говна навешали!» «Чего это ты? Их же никто не замечает». «Вот именно. Раздражитель… Или вот, ещё какую-нибудь чепуху, вроде, народ и партия, что вместе и навсегда». Оксана рассмеялась: «Вместе навсегда – русский с китайцем, ну что-то в этом роде. Ничего себе чепуха, когда народ с партией едины. Вот так». «Это ж надо так народ принизить, чтоб считать, что он един с этой мафией, шайкой, кодлом…»
И на этих словах машина стала дёргаться, фыркать и… заглохла. Оксана опять рассмеялась: «Нельзя партию ругать. Уголовно-моральный их устав чтить требуется». «Устав… Устав от партии, машина и заглохла». Мрачно пробурчал Ефим и стал выходить из машины.
Ефим Борисович в машине ничего не понимал. В таких случаях он доталкивал машину вручную и вножную к тротуару, поднимал капот, склонялся над мотором и глубокомысленно смотрел на двигатель. Обязательно вскоре подходил кто-нибудь из проходящих доброхотов. Иные просто спрашивали. Иные, не успев выяснить проблему, сходу начинали давать советы, а наиболее продвинутые в делах технических поначалу интересовались, а уж потом… А уж потом начинали ковыряться и что-то делать. Тут важно во-время доброхота остановить до появления лишних деталей. Эти случаи, когда доброхот починит и вовремя остановится, идеальны. Но иногда приходилось машину тащить на веревке домой или к мастерам.
Вот и сейчас Ефим Борисович начал толкать машину. Оксана посильно помогала, стараясь не испачкать одежду, не сломать каблук, ну, и соблюдая все прочие необходимые осторожности. Подошёл милиционёр. «Ну, вот! Нашёл место испортиться. Давай. Давай быстрей с дороги. Толкай, толкай поактивней». Ефим напрягся – нога подвернулась и он упал. Естественно, экспрессивное ненормативное восклицание. «Что, Ефим? Очень больно?» «Что-то да. Думаю, что перелом». Милиционер, обеспокоенный ненормативной локализацией машины, что уже его касается впрямую, отреагировал адекватно. «Ну, уж, сразу перелом. Давай, давай. Вставай. Не положено здесь машине быть». «Я не могу. Я не встану». «Ефим, я помогу доскакать до тротуара. А что с машиной-то?» С помощью Оксаны Ефим Борисович поднялся и, облокотясь на неё, ойкая и охая, допрыгал до обочины. Ничего не поделаешь, и милиционер сам дотолкал машину к тротуару. Включившись столь активно в помощь, блюститель порядка открыл капот и что-то через пять минут восстановил. Машина заработала. Всё произошло так быстро, что ни один из доброхотов не успел и подойти. Никто совет не подал. Власть всё сделала сама. Довольный собой милиционер, в высшей степени доброжелательно, предложил вызвать «скорую». Ведь если кому удачно поможешь, то и лучше, добрее к нему относишься. И наоборот. «Не надо, товарищ начальник. Я сама довезу. Он доктор. Я к нему и отвезу. Так. Разрешите расплатиться». Оксана полезла в сумочку. «Не надо, не надо. Подумают, что взятку беру. Осторожненько. Права предъявите и с ними. Ага, ага. А вообще-то, зря. Травма ведь. Может, вам… Спасибо, спасибо… Помочь доехать?» «Да нет. Я вожу. Вы мне помогите его посадить в машину».