— У моего бывшего была подагра. Единственное человеческое что в нем было.
И снова ее низкий смех.
— Ммм…А можно еще одну просьбу?
— Конечно, детка.
— Проверь Жана Бертрана.
Она нашла список и кликнула на колонку «состояние».
Согласно таблице, тело Бертрана не было идентифицировано.
— Я вернусь, когда еще что-нибудь узнаю.
Сказав это, я забрала пакет с останками под номером 387.
Вернувшись, я сняла с кости этой ступни срез. Если будет с чем сравнить — старый желчный камень, мазок, волос или перхоть с расчески — то идентификация пройдет гораздо успешнее. Если же ничего не найдем, то ДНК тест поможет указать пол, или же сопоставить ступню с другими останками. А тату или зубная коронка смогут помочь жертве поскорее вернуться домой.
Пока я заполняла форму на пакете с останками и проверяла содержимое, что-то меня все-таки беспокоило. Може ли компьютер ошибиться? Могу ли я оказаться права в своём заключении что это нога женщины? Очень даже могу. Такое происходит сплошь и рядом.
А что там с возрастом? Я была уверена что это нога пожилого человека, однако на борту никого подходящего под описание не было. Может ли какая-нибудь патология, кроме подагры, подтвердить мою уверенность?
А как же ускоренное гниение?
Я сделала еще один срез с нетронутого края голени, подписала и упаковала его. Если нога останется не идентифицированной, то впоследствии я могла бы провести гистологический анализ для более точной оценки возраста. Однако микроскопический анализ придерся подождать. Снимки были сделаны экспертами в Шарлотте, так что опоздание было солидным.
Я снова упаковала ногу и отдала ее курьеру, отвечающему за них, и продолжила работу, как и в предыдущие четыре дня, идентифицируя останки. Часы летели, а я сортировала тела и части тел, исследуя самые мельчайшие детали. Я не замечала как другие приходили и уходили, как дневной свет в окнах стал сереть.
Я совсем потеряла счет времени, пока не подняла голову и не увидела Райана, укладывающего в кучу сосновые ящики в дальнем углу пожарной станции. Он подошел к
моему столу с таким серьезным лицом, которого я раньше не видела.
— Как дела? — спросила я, опуская респиратор.
— Скорее рак на горе свиснет, чем мы все это отсортируем.
Его глаза были усталыми и под ними обозначились темные круги, а лицо стало таким бледным, как обескровленная плоть лежащая на моем столе. Это меня шокировало. Затем пришло понимание. В то время как моя грусть касается незнакомых мне людей, его боль была личной. Они с Бертраном были напарниками почти год.
Мне хотелось сказать ему что-нибудь успокоительное, но в голову лезла только одна фраза: «Мне так жаль Жана!»