«Да что же это? Чего она меня так занимает? — спросил себя наконец Александр Дмитриевич. — Неужто влюбился с двух-трех встреч в какую-то простую, почти что крестьянскую девицу? Быть не может… Что я знаю о ней? Что хороша лицом, умеет вязать, не дерзка с родителями, ненавязчива… Так ведь, наверное, и знать нечего больше… Таких цветут по всей России тысячи. О чем я мог бы поговорить с ней?.. Просто целовать да тискать, как кондуктора своих девок на посиделках?.. Нет, уж лучше пусть все так останется, пока не уеду отсюда. Будет хоть ничем не испорченное воспоминание о ее красоте. Засиделся. Надо рассеиваться…»
И в ноябре он несколько раз ходил вечерами к капитану — начальнику округа, жившему с женой и детьми. Но среди собиравшегося там «высшего круга» говорили исключительно о выгодах службы, о неизвестных ему городских чиновниках, много играли в карты «по маленькой», пили, ели, и было очень скучно. Тогда поручик налег на чтение, стал рисовать акварелью вид, открывавшийся из окна, учил со словарем английский язык, написал в Петербург, чтобы выслали еще книг. Работы на постройке становилось больше, вечера бежали, наступила зима. Раза два проспал он обедню и прорисовал все светлые часы воскресенья и все чаще думал, что летом поедет в отпуск к брату в Варшаву, и там устроят ему перевод куда-нибудь на большую постройку, где будут иные люди и иная жизнь.
Еще ранней осенью Егор Герасимович дважды заезжал в Высокое. В первый раз — один вечер, во второй — два провел он у Якова, как и летом выказывая себя добродушным старым сотоварищем, красноречивым рассказчиком, нечванливым гостем. И при этом почти не кривил душой — как-то само собой все выходило просто. Настя сидела тут же за работой, слушала разговор отца с майором, и он впервые во всю жизнь почувствовал, как от присутствия этого скромного существа что-то смягчающее и радостное поднимается у него на душе, делая речь глаже и занимательнее, смех мягче, движения ловчее. Ничего не сказал он Якову о своих планах и только, когда тот поблагодарил за производство, вскользь многозначительно промолвил, что придет, мол, вскорости время, когда и он кой о чем попросит. Да еще когда стал в третий вечер прощаться и Яков накинул ему на плечи шинель, то, обернувшись к Насте, майор сказал:
— Ну а тебе-то, красавица, скучны, поди, показались наши стародавние россказни?
— Нет, — отвечала она тотчас. — Я слушать люблю, не заметила, как и вечер пробежал. Спасибо вам… — Она улыбнулась, плутовски глянув на довольного Якова. — И тятеньке ваш приезд в праздник.