Кит так вжался сам в себя, будто провалился в шинель. Его испуг передался граммофону. Тот так вздрогнул в его руках, что взвилась с него черная пластинка… и… и… как в замедленном кино, Кит проводил глазами ее полет-падение. Старинный диск вошел в пике, тукнул ребром в самую нижнюю ступеньку, отлетел в сторону и пропал из виду, оставив от себя на полу черный кусок.
«Ну, всё…» - похолодев, подумал Кит и не то, чтобы испугался, а как-то весь жутко ослабел.
Он поставил граммофон на лестницу и сел парой ступенек ниже в ожидании, что теперь вместо пластинки поможет какая-нибудь спасительная, к месту подоспевшая идея.
Грохот и треск, тем временем, стояли ужасные. Обложившие барскую дачку революционные солдаты в ответ на выстрел князя дали залп из винтовок по широким окнам верхней террасы. Князь и вправду нужен был им живым, а потому для начала они решили просто припугнуть его… Но немедля, разгоряченные классовой борьбой и сами уже не боявшиеся смерти, они ломанулись на штурм этого маленького «зимнего»…
Кит видел со ступенек лестницы, как по коридору, под ним, пронеслась темная орда, взметнувшая к ноздрям Кита холодный, машинный дух железа. Потом орда пронеслась в другую сторону. С той же хриплой, как снежный хруст, матерной бранью… Прошло полминуты. Кит все еще не знал, что ему делать. Только думал, что спасительную пластинку уже окончательно растоптали, как сухую галету, а идей никаких всё нет и нет.
Потом в доме снова раздался топот, хотя и не такой бешеный, как раньше… и в Кита снизу уперлись два винтовочных ствола со штыками на концах.
- Вот он, хорёк! – весело, по новогоднему сказал один из солдат, одетых в грузные шинели и смешные, валившиеся набок папахи. – Я ж баял, там два следа! Ну-ка, слазь!
Винтовочные штыки тянулись к Киту снизу, будто предлагая опереться на них, чтобы не упасть с лестницы.
- Ну, иду, - только и ответил Кит. – Может, эту фигню уберете? А то уколоться можно.
- Ишь ты, дерзкий хорёк! – засмеялся тот же «охотник», но отвел штык в сторону.
Стоило Киту сойти с последней ступени, как пол заскользил и тонко завизжал у него под ногами – это его, Кита, и вправду, как хорька, поволокли за ворот шинели из дома. Кит стиснул зубы и решил пока не возникать – полиции в том году все равно не докричаться было.
Зима снова ослепила…
Визгнуло под кроссовками мерзлое крыльцо.
- Во! Еще один детёныш вражий! – похвалился добычей «охотник» и поставил Кита перед невысоким, крепким человеком в чугунно-черном кожане и большой, словно нарочно измятой для крутизны общего вида, серой фуражке.