«А ну как ошибаюсь, и Сурай не такое уж чудо, как мне кажется. Нельзя же так легкомысленно решать судьбу девочки. Надо хорошо проверить её способности, посоветоваться с умными людьми. А потом уж решать. Верно я говорю?.. Ну вот! А в Ашхабад съедутся девушки со всей республики, будут петь в театре, и Сурай споёт. Её послушают знаменитые, лучшие наши певцы и певицы, люди из министерства и скажут откровенно — хорошо ли, плохо ли она поёт. Если плохо, так мы уж забудем все эти пустые разговоры, и пусть Сурай учится в пединституте, а если скажут, что ей надо учиться петь, я думаю, вы и сами не захотите лишать счастья свою дочь. Я знаю, вас многое пугает сейчас, а бояться-то нечего. Вот мы с вами поедем, вы сами посмотрите своими глазами на певцов и певиц, увидите, что они такие же люди, как мы с вами, и успокоитесь, не будете зря мучить себя и Сурай. Вы давно не были в Ашхабаде?
— Ой, давно! Когда Аман ещё там учился.
И Дурсун задумалась. Прямота, искренность Екатерины Павловны покорили её, и она впервые не столько поняла, сколько почувствовала, что всё, что говорила сейчас эта женщина, не пустые слова, а что-то большое и важное. Ведь вот даже министерство просит привезти Сурай… Может быть, и прав Вели-ага, когда говорил ей, что она ничего-то не знает и судит обо всём, как он судил когда-то о куске сахара.
— Ну, что ж вы скажете, Дурсун?
— Ах, уж и не знаю, что и сказать! Мне и надо бы поехать в Ашхабад… Вот в прошлое воскресенье Гозель купили на базаре хорошее платье. А в Ашхабаде-то, говорят, дешевле и лучше можно купить. А то Сурай-то завидно..
— Ну, это-то мы купим, — улыбнулась Екатерина Павловна и, повернувшись в сторону двора, крикнула — Ты слышала, Сурай, о чём мы сейчас говорили?
— Всё слышала! — весело откликнулась девушка и с большой деревянной ложкой в руках подбежала к веранде.
— Поедешь с нами?
— Ну конечно, Екатерина Павловна! И я так буду петь, что меня сразу же оставят в Ашхабаде! Вот увидите…
— Ах, боже мой! А как же Анкар-то? — вдруг вырвалось из груди Дурсун. Но она сейчас же спохватилась и виновато и жалко посмотрела на смутившуюся Сурай.
Екатерина Павловна заметила это и спросила:
— А кто этот Анкар? Уж не завёлся ли у тебя женишок, Сурай? Что ж ты от меня скрываешь?
— Завёлся, Екатерина Павловна, — краснея, а вместе с тем смело и весело ответила Сурай.
— И что ж, он не хочет, чтоб ты училась петь?
— Ой, нет, Екатерина Павловна! Напротив… Он сам меня сейчас уговаривал, чтоб я непременно ехала учиться петь, а он меня будет ждать хоть всю жизнь. А я ему говорю: «Нет, мне маму жалко!..»