— Я этих двоих не знаю, — сказал К.
— Вот как, не знаете! Конечно, ведь это просто стыд и срам, как вы, господин землемер, обошлись с добрейшими молодыми людьми. Понятно, неохота признаваться, что вы их помните. Ну что тут скажешь... Зато вот тот человек небось вам знаком? Варнаву-то узнаете?
К. мельком взглянул на того, кого Хозяйка назвала Варнавой, и покачал головой.
— А как насчет сестер Варнавы, Ольги и Амалии? Вы, господин землемер, водили тут с ними шашни.
К. посмотрел и на них.
— Это сестры молодого человека?
— Ну да! Его сестры! Разумеется, не секрет, что у вас, господин землемер, имеется серьезная причина не помнить о своем близком знакомстве с этой семейкой. Что и говорить, лучше в таком не признаваться, такие знакомства никому чести не делают.
Хозяйка назвала его господином, причем без всякой насмешки. В то же время она обрушила на его голову сразу несколько тяжких обвинений: он поступил несправедливо и даже жестоко, он водился с дурным обществом, хотя, если судить по внешности Варнавы и обеих его сестер, ни о какой дурной компании не могло быть и речи; наконец, он лгал. Мнение Хозяйки, похоже, разделяли и жители Деревни. Как они опять на него уставились! На К. снова напало раздраженное, озлобленное настроение.
— Голубушка, — сказал он, — довольно говорить обиняками. Отправляйтесь-ка куда велено и доложите обо мне в Замке. На это у вас, без сомнения, имеются полномочия, коль скоро вы тут всеми командуете. Можно подумать, у всех остальных пропал голос и они ничего не могут сказать. Можно подумать, в Деревне нет старосты сельской общины. Или все-таки есть?
— Конечно. — Хозяйка смутилась и замолчала, но ненадолго. — Выходит, К. и... ну, ту, что стоит вон там, тоже не желает вспомнить? — Она указала на молодую женщину, которая все это время находилась поблизости, держась, однако, в стороне от остальных.
— Впервые вижу эту женщину, — заверил К.
— Так он, значит, отрекается и от своей возлюбленной, от Фриды! А ведь она всегда относилась к нему только по-хорошему, да еще отказалась из-за него от выгодного места и порвала с Кламмом, и всегда-то она все терпеливо сносила, пока в конце концов уже не смогла больше терпеть капризы К.
Услышав имя Кламма, К. вздрогнул как от удара. Он схватился за голову, его вдруг бросило в жар. О Кламме, этом жутком образе его ночных кошмаров, никто не мог знать. Никто не мог знать, что по ночам он становился одержимым из-за Кламма, и все-таки Хозяйка произнесла его имя.
— Кламм, — сказал он. — Какое мне дело до Кламма?
Снова воцарилась тишина.