В Замок (Грубер) - страница 24

Осторожно, боясь опять кого-нибудь разбудить, он сел в постели. Фрида спала, свернувшись калачиком, прижав руку к щеке, помощники негромко похрапывали. Последний сон был черно-белым, первый же, о котором К. даже сейчас вспомнил с содроганием, был цветным. Сумерки за окном поредели. Нарождающийся свет потихоньку приближался к спящим. К. решил бодрствовать, хотя бы ради того, чтобы не пропустить предстоящей игры света, но главное, чтобы не видеть больше никаких снов. Он осторожно пошевелил пальцами ног, потом начал считать. Спустя некоторое время принялся повторять про себя детские стишки, но вспомнились только две строчки, да и те были совсем не из детских стихов. «Твои рыжие волосы, мертвые волосы, разметались по бурой земле...» Когда-то у него была няня с рыжими волосами, ее пригласили, чтобы избавить мать от хлопот о ребенке. Сейчас он снова увидел ее лицо, однако не мог бы его описать. Эту женщину нанял отец, вероятно, хотел, чтобы мать меньше занималась сыном. Отец хотел, чтобы мать принадлежала ему одному. Отец редко разговаривал с К. и если говорил, то непременно лишь о своих сделках и никогда — о том, что было интересно К. А мать всегда хотела его женить на ком-нибудь.

«Значит, ты помнишь все это, — подумал К., — но где был твой дом, каким он был, твой дом, и почему ты из него ушел, — не помнишь». Он помнил только, что на эту мысль — об уходе из дома — его навели. А может быть, сейчас, в сумерках, он вспоминает другие сновидения? И может быть, эти сны снились не ему самому, а кому-то другому, кто рассказал о них. Может быть, в такие моменты, когда сливаются два мира, мир сна и мир яви, человек становится своим собственным двойником и не знает наверное, что пережил наяву, о чем вспоминает, а о чем слышал от кого-то? Он не знает наверное и того, является ли человек, переживший что-то наяву, тем же, кто вспоминает о пережитом. К. повернулся к Фриде. Она крепко спала, все так же свернувшись калачиком, одетая. Одеяло она натянула на плечи до самой шеи, а длинную шерстяную юбку, перед тем как лечь, плотно обернула вокруг лодыжек и завязала на узел, — наверное, чтобы во сне юбка не задралась, чтобы, не дай бог, не скомпрометировать себя. Должно быть, Фрида считала неподобающим лежать раздетой рядом с чужим мужчиной. Но ведь он не был для нее чужим, — она сама это сказала. Если он ей и правда не чужой, она, видимо, решила все делать так же, как он, чтобы его не подвести. К. разглядывал спящую. Он не мог понять, почему эта незнакомая женщина заботилась о нем, прогоняла его страшные сны и делила с ним убогое ложе. Без причины так великодушно никто не поступает. Так поступают, когда любят или хотя бы чувствуют симпатию. К. подумал: нет, наверняка не это истинная причина. Какая-нибудь корысть, скрытый порок, — вот что заставляет человека вести себя так, будто он к кому-то неравнодушен. Его отец выказывал к нему, К., интерес из ненависти и переставал интересоваться им тоже из ненависти. Почему, в таком случае, отец вообще дал ему жизнь? Вполне возможно, сын был ему нужен в точности так же, как бывает нужен кто-то в качестве партнера для игры в карты, ведь в одиночку не поиграешь, или как нужен нам слушатель, которому рассказываешь анекдоты, — себе самому опять же не расскажешь; может быть, впрочем, так он решил избавиться от неукротимых и необъяснимых порывов, вновь и вновь заставляющих восставать тело, — ему нужен был человек, которого можно ненавидеть, ибо иначе от ненависти не избавиться. Ненависть, как все, что обладает силой, должна находить выход и иметь цель. Поэтому тела льнут друг к другу, поэтому кулаки ищут драки. Может быть, Фрида ненавидит его, но он не видел причин ее ненависти, как не находил и причин ее приязни. Судя по намекам Хозяйки, Фрида его оставила, а не он от нее ушел. Если так, лучше бы ей с легким сердцем предаться ненависти, иначе та не найдет себе выхода. Но, как ему казалось, Фрида ничего не делала с легким сердцем. Она горбилась и вздыхала, с трудом поднималась по лестнице, словно несла пудовую тяжесть, говорила так, словно каждый звук ее голоса преодолевал некий трудный барьер, и только плакала она, словно изливая в слезах себя самое, всецело предавшись горю. Наверное, легче всего ненавидеть человека, похожего на тебя. К тому же такой ненависти легко найти оправдание. Можно оправдаться тем, что твоя ненависть обращена как бы на тебя самого, — тогда никто не посмеет тебя упрекнуть. Что бы ты ни сотворил с самим собой, это никого не касается. Но ведь у него с Фридой нет ни малейшего сходства...