— Послушайте! — Пастырь в самом деле схватил мужчину за руку. — Ну нельзя же до сих пор смотреть на меня волком!
Губы собеседника смялись в безобразной улыбке — рот съехал вниз и вправо.
— Прикажете смотреть на вас влажными коровьими глазами?
— Нет, но… — Пастырь неопределённо повёл плечом. — Мне кажется, что вы хотя бы должны быть мне благодарны…
Со всей решительностью мужчина высвободил руку.
— Вот как? И, позвольте узнать, за что же?
Господи, беспомощно подумал пастырь, а ведь он бы мог понять меня. Именно он. Кем бы мы были друг для друга, не столкни нас жизнь лбами…
— За то, что я не довёл дело до скандала, — твёрдо сказал пастырь. — Ведь если бы я после всей этой нехорошей истории начал против вас процесс… Я уже не говорю о финансовой стороне дела — подумайте, что стало бы с вашей репутацией! Известный учёный, передовые взгляды — и вдруг донос, кляуза, клевета…
Глядя исподлобья, известный учёный нервно дёргал замок своей куртки то вверх, то вниз. Лицо его было угрюмо.
— Я понимаю вас, — мягко сказал пастырь. — Понимаю ваше раздражение, но не я же, право, виноват в ваших бедах.
Мужчина дёрнул замок особенно резко и защемил ткань рубашки. Замок заело, и это было последней каплей.
— А я виноват? — взорвался он, вскидывая на пастыря полные бешенства глаза. — В чём же? В том, что мои исследования не имеют отношения к военным разработкам? Или в том, что наш институт настолько нищий, что за три года не смог наскрести достаточной суммы?.. Что там ещё облегчать? Мы облегчили всё, что можно! Прибор теперь весит полтора килограмма! А я не могу поднять его на орбиту, понимаете вы, не могу!.. Вместо него туда поднимается ваша ангельская почта…
Здесь, перед храмом из металла, перед лицом звёзд, они сводили друг с другом счёты…
— Послушайте, — сказал пастырь, — но ведь кроме истины научной существует и другая истина…
— А, бросьте! — проворчал мужчина, пытаясь исправить замок своей куртки. Он сопел всё сильнее, но дело уже, кажется, шло на лад.
— Одного не пойму, — сказал пастырь, с грустью наблюдая, как толстые волосатые пальцы тянут и теребят ушко замка. — Как вы могли?.. Донести, будто в моих тючках на орбиту выбрасывается героин! Вы! Человек огромного ума… Неужели вы могли допустить хоть на секунду, что вам поверят? Героин — для кого? Для астронавтов? Или для Господа?
Замок наконец отпустил ткань рубашки, и молния на куртке собеседника заработала. Шумно вздохнув, мужчина поднял усталое лицо.
— Люди — идиоты, — уныло шевельнув бровью, сообщил он. — Они способны поверить только в нелепость, да и то не во всякую, а лишь в чудовищную. Я полагал, что газеты подхватят эту глупость, но… Видимо, я недооценил людскую сообразительность. Или переоценил, не знаю… Во всяком случае — извините!