В это время пламя, шаявшее в сухих куриных гнездах, взметнулось вверх и обожгло Гешке руки. Ему показалось, что кто-то стеганул по ним ременным кнутом. Гешка вскрикнул и, размахивая руками, выскочил из курятника.
По огороду с пустым ведром ошалело металась толстая Мартемьяниха. Юлий был тут же и бестолково сновал от горящего курятника до ворот и обратно. Страх подталкивал его к воротам, а долг возвращал назад.
Метрах в пяти от курятника находились хлев и дровяник. Если не сокрушить огонь, он неизбежно перекинется на них — это Гешка понял сразу. Превозмогая боль, он схватил валявшееся на земле коромысло и, цепляя крючком за трухлявые доски, принялся отдирать их одну за другой. Юлька стал оттаскивать доски от курятника.
Разломав сараюшку, растрепанные и чумазые, друзья покинули злополучный двор.
Мартемьяниха, размахивая пустым ведром, понося на чем свет стоит неудачливых космонавтов, выпроводила их за ворота.
Только теперь, сбив огонь, Гешка почувствовал, как болят его обожженные руки. Не заходя домой, он направился в фельдшерский пункт. Там тетя Зина, полная и веселая фельдшерица, увидев грязного, с пятнами куриного помета на одежде Гешку, сначала засмеялась, а потом сразу посерьезнела и засуетилась.
— Что же ты медлил, не шел? Видишь, какие волдыри на руке…
Гешка терпеливо выдержал обработку обожженных рук лекарством и перевязку. Но, выйдя на крыльцо медпункта, помрачнел. Нет, не ноющая боль в руках беспокоила его, а томил нелепый, никому не нужный запуск ракеты, угнетало ожидание неминуемой расплаты. Он признался Юльке:
— Боюсь я домой идти… Ох и попадет! Дураки мы с тобой!
— Дураки!.. Попадет! — охотно подтвердил Юлька и тоже заскучал.
Возмездие не заставило себя ждать. Юлька около часа кружил вокруг своего двора, а когда узнал у младшего брата Васьки, что отец еще не приходил с работы, тотчас же пробрался домой и залез на полати, подальше с глаз.
Юлька слышал, как пришел отец и долго возился во дворе. Он очень не любил, когда на дворе было мусорно. То мать нанесет с огорода морковной ботвы, то Васька притащит с улицы палок, каких-то железок. Юлька прислушивался к свистящему шороху метлы и шептал: «Хоть бы папа не узнал! Хоть бы до него не дошло!»
Но вот отец вошел в дом, и постукивание его тяжелых сапог, подбитых для носкости металлическими пластинками, казалось, ударяло по сердцу.
— А ну слазь! — приказал отец.
Юлий поспешно слез. Он знал, что отец, вспыльчивый и скорый на расправу, не любит, когда медлят или сопротивляются.
— Спалили со своим дружком курятник у Мартемьянихи? Спалили, говорю?