— Патрон хочет тебя видеть.
Настоящее событие! Мой руководитель не вызывал меня к себе два года. С того дня, года Кадер и Дрисс вызвали беспорядки. Варунян послал в «Меридиональ» письмо. Он рассказывал о себе, о том, как арабы не дают житья его торговле, о постоянных кражах, но события излагал по-своему. Закон, писал он в заключение, на стороне арабов. Суд — это их суд. Франция капитулирует перед нашествием арабов потому, что полиция заодно с ними. Письмо он заканчивал одним лозунгом Национального фронта: «Любите Францию или уезжайте!».
Ладно, письмо не имело резонанса. Я обвиняю»[29]. Но комиссариат сектора, который не мог допустить, чтобы посягали на его права, разродился рапортом, обвиняющим мою работу. Особенно досталось мне. Все признавали, что моя группа отлично обеспечивала порядок в общественных местах. Но они упрекали меня в том, что внутри кварталов я действую недостаточно жестко. Что слишком много разговариваю с преступниками, в основном с иммигрантами, и с цыганами. Прилагался список всех случаев, в которых я не принимал никаких мер, чему они были свидетелями.
Я заслужил право получить нагоняй. Сначала от моего начальника. Затем от префекта полиции. Моя задача заключалась не в том, чтобы понимать, а в том, чтобы пресекать. Я на службе для того, чтобы устанавливать порядок. Осуществлять правосудие — прерогатива судей. В деле, которое делает честь газете «Меридиональ», я оказался не на высоте моей миссии.
Префект далее перешел к тому, что, по общему мнению, стало оскорблением всей полиции: к моим встречам с Сержем, уличным организатором досуга. С Сержем мы познакомились однажды вечером в комиссариате. Его, вместе с пятнадцатью мальчишками, забрали на автостоянке в Симиане. Обычное дело: К7, включенный на полную громкость, крики, смех, треск мопедов… Он был с ними, да еще пиво пил. У этого мудака даже не было при себе документов!
Сержу было смешно. Он выглядел как слегка постаревший подросток. И одевался соответственно. Мы ему сказали, что он главарь банды. Он лишь спросил, куда он может пойти с ребятами, чтобы пошуметь, никому не мешая. Это звучало вызывающе, учитывая, что во всей округе ничего, кроме жилых домов и автостоянок, не было. Правда, эти ребята тоже не были пай-мальчиками. Пятеро из них уже попадались за вырывание сумок у прохожих и другие нарушения.
— Ведь это мы будем оплачивать твою пенсию! Поэтому заткнись! — орал Малик на Бабара, одного из самых пожилых полицейских в комиссариате.
Я знал этого Малика. Пятнадцать лет, а в его активе четыре угнанных машины. «Мы уже не знаем, что с ним делать, — заявил заместитель прокурора. — Все решения о создании новых рабочих мест не выполнены». Когда мы с ним разобрались, Малик вернулся в свой квартал. Здесь он был дома. Он подружился с Сержем. Потому что с ним можно было хотя бы поговорить.