— Ну да. И к чему это приводит? Центр стал похож на Алжир или Оран. Вы туда заходите? Я захожу. Так вот теперь там от них не продохнешь. (Я дал ему выговориться.) Раньше, если ты толкал магребинца, он извинялся. Теперь он тебе говорит: «Ты мог бы извиниться!». Наглецы, вот они кто! Считают, что они у себя дома, черт возьми!
Мне больше не хотелось его выслушивать, ни даже спорить с ним. Это вызывало у меня отвращение. И всегда так было. Слушать его означало словно читать «Меридиональ». Каждый день эта ежедневная газета крайне правых изливала ненависть. Она заходила так далеко, что писала: «Однажды придется использовать республиканские отряды безопасности, жандармерию, полицейских собак, чтобы уничтожить арабские кварталы в Марселе…». Все это взорвется, если мы ничего не будем делать. Это точно. Но у меня не было решения. Ни у кого его не было. Надо было ждать. Не смиряться. Ставить на будущее. Верить, что Марсель выживет в этом горниле человеческих рас. Возродится. Марсель и не такое видывал.
Я развел враждующие стороны, наложив на них штрафы за нарушение порядка в общественных местах, которые предварил небольшой моральной нотацией. Варунян ушел первый.
— Полицейским, вроде вас, мы устроим праздничек, — сказал он, открывая дверь. — Скоро. Когда придем к власти.
— До свидания, господин Варунян, — надменно ответила Лейла.
Он сразил ее взглядом. Я не был в этом уверен, но мне показалось, что я слышал, как он пробормотал сквозь зубы «сволочь». Я улыбнулся Лейле. Через несколько дней она позвонила мне в комиссариат полиции, чтобы поблагодарить меня и пригласить к ним в воскресенье на чай. Я принял приглашение, Мулуд мне нравился.
Теперь Дрисс был учеником в гараже на улице Роже Саленгро. Кадер работал в Париже у дяди, который держал бакалейную лавку на улице Шаронь. Лейла училась в университете Экс-ан-Прованса. В этот год она кончала магистратуру по современной литературе. Мулуд снова был счастлив. Его дети были пристроены. Он ими гордился, особенно дочерью. Я его понимал. Лейла была умная, чувствовала себя уверенно и была красива. «Вылитая мать», — уверил меня Мулуд и показал мне фотографию Фатимы: Фатима и он в старом порту. Их первый день вместе после долгой разлуки. Он отправился туда встретить Фатиму, чтобы отвезти ее в рай.
Дверь открыл Мулуд. Глаза у него были красные.
— Она пропала. Лейла пропала.
Мулуд приготовил чай. Уже три дня он не имел от Лейлы известий. Это было не в ее привычке, я это знал. Лейла проявляла уважение к отцу. Ему не нравилось, что она носит джинсы, курит, пьет аперитивы. Он упрекал ее за это. Они спорили по этому поводу, ругались, но Мулуд никогда не навязывал ей своих мыслей. Лейле он доверял. Именно поэтому он разрешил ей поселиться в общежитии университетского городка в Эксе. Жить самостоятельно. Она звонила раз в два дня и приезжала домой на воскресенье. Часто Лейла оставалась ночевать. Дрисс отдавал ей диван в гостиной, а сам спал с отцом.