По своему обыкновению, я старался держаться как можно ближе к свидетельствам современников, по мере возможности проверяя их правдивость. Таким образом, я отверг все, что выглядело сфабрикованным, как, к примеру, расхожая версия встречи с Жозефиной. Заключенный на Святой Елене, где ему предстояло умереть, «на этом английском острове — куче дерьма, которую дьявол изверг из себя прямо посреди океана», Наполеон поведал Ласказу, человеку более чем покладистому, весьма приукрашенную историю, одновременно погрузившись в созерцание зада мадам де Монтолон, которым он любовался в маленькую подзорную трубу времен Ватерлоо. Эта пресловутая легенда о шпаге возникла на пустом месте, никто из современников не сохранил ни о чем подобном ни малейшей памяти, зато теперь она кочует повсюду, от Мадлена до «Чудесных историй дядюшки Поля», что накропал Вик Юбинон, составитель нравоучительного еженедельника пятидесятых годов «Спиру», который привил вкус к истории целому поколению маленьких несмышленышей, мне в том числе.
Предание таково.
Полиция Буонапарте только что разоружила парижские секции. Ружья, шпаги, сабли, пистолеты свалены грудой в оружейной особняка Генерального штаба. И вот в кабинет к молодому военному коменданту города заявляется энергичный мальчуган, встает перед ним столбиком: «Генерал, умоляю тебя: верни мне шпагу моего отца!» Весьма тронутый, что возможно, поскольку Буонапарте, как часто бывает с невротиками, легко пускал слезу даже на публике, он треплет отважное дитя по розовой щеке и вопрошает:
— Как тебя зовут?
— Эжен де Богарне. Мой отец командовал Рейнской армией.
— Богарне… Богарне…
Так звали подругу Терезии Тальен, которую он наверняка встречал, но почти не запомнил. Которая же это из своры полуодетых красоток, посещавших Хижину и ужины Барраса? Как бы то ни было, она, видно, не носит траура по недавней кончине супруга. «Лемаруа!» Вбегает ординарец. «Лемаруа, ступай отыщи шпагу генерала Богарне и отдай ее этому ребенку». Можно вообразить физиономию бедняги Лемаруа: как ему, черт возьми, откопать шпагу в беспорядочных ворохах конфискованного оружия? И потом, Эжен к тому времени никак не мог походить на дитя. Наполеон в своем рассказе для «Мемориала» омолодил его, чтобы растрогать читателя, ведь осенью 1795-го Эжену уже было четырнадцать лет. В своих собственных «Мемуарах» Эжен малость подправил императорский рассказ: он, дескать, приходил с просьбой не вернуть шпагу, а разрешить оставить ее у себя. Ладно. Но кто же покушался ее забрать? Облавы уже кончились. Если солдаты раньше не ворвались к виконтессе де Богарне с обыском, теперь у них не было ни малейшего повода учинить его. И потом, разве осмелились бы военные рыться в шкафах друзей Барраса и Тальена? А господин Байоль, близко знавший будущую Жозефину, впоследствии скажет: «В те времена я слыхом не слыхал об этой истории».