— Я не голодна, только и всего.
— Значит, мадам ничего не нужно?
— Ничего. Хотя нет. Господин Сент-Обен… вы его не видели?
— Так ведь еще только девять вечера, мадам.
Несмотря на свои тревоги, Розали задремала. Проснулась около полуночи, вздрогнув, резко приподнялась, села, беспокойно вслушалась. В особняке мертвая тишина, нигде ни звука. Но может быть, Сент-Обен поднялся к себе, пока она спала, не захотел ее будить или, проходя через вестибюль, просто не заметил ее? Она выбрала из подсвечников какой полегче, поднялась по лестнице, в нетвердой руке держа его перед собой; мигающий свет отбрасывал зыбкую тень, печатая силуэт Розали, на увешанных старинными полотнами стенах, и в ее памяти воскресали видения былой беззаботной жизни при старом режиме. На третьей площадке она остановилась. По-прежнему ни шороха. Она подошла к двери Сент-Обена, осторожно отворила ее. Внутри царил мрак. Она задула свои свечи, ощупью приблизилась к канапе и свернулась там калачиком, чтобы не пропустить возвращения молодого человека. И тут раздался голос Сент-Обена:
— Пока тебе не надо здесь быть, Розали. Возвращайся через час.
— Ты меня напугал!
— Я не хотел.
— Что ты делаешь в темноте? Послушай меня, это важно.
— Мне тоже надо тебе сообщить важные новости.
Силуэт Сент-Обена проступил в прямоугольнике открытого окна, обращенного на узкую улочку, идущую вдоль заднего фасада особняка. Звук, похожий на уханье филина, заставил его вздрогнуть, он высунулся из окна, потом обернулся к Розали:
— Уходи, прошу тебя. Вернешься через час.
— Сначала ты мне все объяснишь.
— Не могу.
— О нет, можешь.
— Ладно… Оставайся, но обещай мне, что ничего не увидишь.
— Обещаю ничего не говорить.
Уханье раздалось снова. В лихорадочном возбуждении Сент-Обен зажег фонарь, подвесил его на ставень, затем размотал канат, уже прикрепленный к подоконнику так, чтобы его конец доставал до мостовой. Розали услышала стук конских копыт, лошади двигались шагом, а под окном и вовсе остановились. Сент-Обен втащил в комнату большой матерчатый мешок, бросил его на пол, потом отвязал веревку, снова спустил конец в окно. Этот маневр он повторил четырежды, потом лошади затопали прочь, а он переставил фонарь на каминную полку, закрыл окно, задернул шторы. Розали шепотом настаивала:
— Объясни мне!
Он приблизился к ней, взял за обе руки:
— Ты же болтушка, Розали.
— Я обещаю молчать. Ты что, не доверяешь мне?
— Не хочу впутывать тебя в свои дела.
— Ты не прав. Я могу помочь.
— Ну уж нет…
Насупившись, он отодвинулся к противоположному краю канапе. Она видела его благодаря свету фонаря, но не могла поймать его взгляд: