— Да три же сильнее, осел!
Жюно повиновался. Он служил своему генералу компаньоном, секретарем, наперсником и сиделкой. Заботился обо всем, обо всем думал. Купил, например, бутылку уксуса, чтобы убивать микробы и облагораживать воду, которую черпают из Сены и пьют, платя дороже, чем за вино, а она потом разъедает тебе кишки. Он сам изготовлял мазь, составленную из серы и свежего коровьего масла, которую рекомендуют для облегчения болезней кожи. И он покорно сносил все генеральские капризы — он, бывший каптенармус батальона с Кот-д’Ор, настолько хладнокровный, что под огнем неприятеля не прекращал писать, даже перо в руке, бывало, не дрогнет.
Буонапарте вылез из лохани разгоряченный, красный как рак. Жюно подал ему бесформенный домашний халат, потом сел за стол. Обмакнул воронье перо в чернила и застыл в ожидании. По совету Барраса Буонапарте, чтобы умилостивить Военный комитет, готовил мемуар об Итальянской армии; ее как раз недавно побили, ей пришлось оставить Вадо и Лоано.
— Пиши.
Почерк у Жюно был изящно закругленный, и он, даром что знаний имел не много, умел без серьезных ошибок переводить в удобопонятный текст мысли генерала, ибо речь здесь шла именно о переводе; сам же Буонапарте, если писал собственноручно, либо оставлял слова недописанными, либо безо всякого зазора сцеплял их одно с другим. «Он пишет, как курица лапой», — говаривал о нем его брат Жозеф. И мало того: диктуя, он вместо «прискорбный инцидент» вполне мог сказать «притворный» или «пожизненную ренту» назвать «безжизненной», путал Смоленск и Саламанку, а потому ему требовался очень опытный секретарь, способный, не переспрашивая, по ходу диктовки вносить улучшения в текст.
— Пиши же!
Поскольку английская эскадра обосновалась в Средиземном море, он предлагал, воспользовавшись холодным временем года, перейти через Аппенины. Жюно строчил:
— Наши войска перенесли все мыслимые невзгоды, проистекающие от летнего зноя: приступы лихорадки, мошкару… Следовательно… Следовательно, наилучший момент для того, чтобы вести там войну, это действовать в промежуток времени от февраля до июля.
— В феврале? — осмелился переспросить Жюно. — Под снегом?
— Ну да! Если перевалы Альп занесет снегом, можно будет вдвое уменьшить численность войск, их охраняющих, и за счет этого укрепить Итальянскую армию, тогда мы двинемся на Турин или Милан…
Он осекся. Жюно замер с пером наперевес.
— Понимаешь, — сказал Буонапарте, — в этот момент армия снимется с места, достигнет ущелий Тренто, переправится через Адиже, достигнет Тироля…
Всю эту географию он изучил ногами. Хранил в памяти неровности почвы, помнил, где каким манером можно провести орудия. В школе, где он прослыл упрямцем и эгоистом, один лишь Патро, учитель математики, сумел оценить способности юного Буонапарте. Говорили, что в латыни он слаб, в истории — куда ни шло. На самом же деле он пробегал книги, перескакивая из главы в главу, ставил вопросы, собирал нужные сведения отовсюду, словно пчела пыльцу. Он впитал в себя множество идей, переварил массу сочинений технического свойства: «Принципы ведения войны в горах» господина де Буре, «Военные кампании» Вандома, «Воспоминания» маршала Майебуа о той войне, что уже велась в Италии полвека назад, старинные книги Пюисегюра и Фолара, он признавал справедливость Карно и Сен-Жюста, восхвалявших эффект неожиданности, наступательность, подвижность и тотальную войну. Но главное, он проштудировал «Общий опыт тактики» Гибера: там шла речь о надобности обновить войну или, того лучше, возвратить ей ее изначальную дикость. Фридрих II и Джордж Вашингтон прочли этот труд с пользой для себя, молодые офицеры Революции спорили о нем. Что их прельщало? Утверждение главенства воли над материальными средствами, пускаемыми в ход: войско, имеющее боевой дух, должно одержать верх над наемниками. XVIII столетие изобрело для войны свод законов. Громадные армии, тяжеловесные и неповоротливые, везущие за собой свой провиант, своих портных, ящики для офицерского багажа, стада, казну, жен и любовниц, — это же не что иное, как передвижные города, которые терпят поражение и удирают солидно, сохраняя порядок. Так вот: нет! Гибер призывал вести войну на уничтожение, силами легких, как можно более мобильных соединений, заинтересованных в победе, воодушевленных, которые получат право действовать в завоеванной стране, как банды кондотьеров дней былых.