У подножия волшебного холма реальность предстала им в виде эскадрона легкой кавалерии, прибывшего, несомненно, из пригорода. Верховые егеря испытующе разглядывали всех входящих в парк и выходящих оттуда. Стоило им приметить экстравагантно разряженных молодых людей, как они тотчас, пришпорив лошадей, устремлялись к ним, окружали, отделив от толпы, и уводили, держа сабли наголо, к фургону, стоявшему наготове возле старой таможенной заставы Монмартра. И ни одного протестующего голоса. В «Рощи Идалии» люди приходили потанцевать, посмеяться, судьба мюскаденов больше никого не интересовала, а здесь и подавно. Сент-Обен, остановившись возле декорации греческого храма, швырнул в траву свою трость, потом огромную треуголку и в бешенстве вскричал:
— Фрерон нас предал! И Баррас предатель! Нам не трости нужны, а ружья!
— Баррас на тебя не злится, — вздохнула Розали.
— Зато я на него зол!
— Я же тебе передала то, что он мне сказал…
— Знаю! Если я присоединюсь к той идиотской комиссии, куда меня пристроил твой муж, они не завербуют меня силком. Само собой! Но у меня есть принципы, которые я должен защищать от этих предателей!
Отшельник с бородой из пакли сочувственно поделился своим мнением:
— Если солдаты не схватят вас сегодня, они сделают это завтра. Ваш нелепый наряд выдает вас.
Сент-Обен и Розали дождались ночи, притаившись возле прозрачного водопада. Вот и оркестры заняли свои места. Тогда лишь они рискнули спуститься с холма, озаренного множеством зеленых фонариков. Стрелки, караулившие у Монмартрской заставы, исчезли со своим фургоном, полным мюскаденов, так что им не составило труда остановить один из многочисленных фиакров, подвозивших гуляк к «Рощам Идалии». Они быстро добрались до центра города и своей улицы Дё-Порт-Сен-Савёр и сумели проскочить мимо гостей, собравшихся в салонах Делормеля. Войдя в свои апартаменты, Сент-Обен первым делом вытащил из сундука темный редингот.
— Ты куда-то еще собираешься?
Розали была в тревоге, но коль скоро она без конца только и делала, что тревожилась, Сент-Обен ответил ворчанием. Он заменил свои башмаки с пряжками на сапоги, пригодные для долгой ходьбы.
— Ты дождешься, что тебя арестуют…
— Вовсе нет. Я ничем не отличаюсь от любого другого, — буркнул он, напяливая вместо треуголки черную шляпу с широкими полями.
— Не надо, не ходи…
— Я должен повидать Терезию, ведь сам вызвался, к тому же именно ты подала мне эту мысль.
— И сглупила.
— Когда я предлагаю друзьям выход из положения, я слово держу.
Он поправил галстук, взял свою трость со свинчаткой и поцеловал Розали в лоб: