Я же говорил Оле: «Да все хорошо, что ты переживаешь? Бабушка к тебе нормально относится». Она глядела на меня своими выразительными глазами. И я добавлял: «Нормально, поверь мне». Она тогда говорила: «Но я же чувствую, даже когда звоню тебе, твоя бабушка отвечает мне так… нехотя».
– Да тебе кажется. Все ок.
Я хотел быстрее закруглить эту тему. Это было чересчур для моей головы. Я позанимался, побоксировал, глотал позитив и жизненную энергию, принял освежающий контрастный душ и прошелся пешком до дома любимой. И как только начал есть выпрошенный пирог, посыпалось 133 вопроса. Как тут не лопнуть от раздражения?
Ну да ладно, не жалуюсь я на свою подругу, в конце концов, она любила меня и выполняла все мои капризы. А капризничал я постоянно, и причем очень умело.
Помню, у нее дома на трюмо в коридоре лежали деньги, около пятидесяти рублей. Не самые плохие деньги – это около 10 шоколадок Mars, обожаемых мною тогда. Я запомнил, когда впервые увидел рекламу этого батончика, был 1990 год. Время перестройки, мне было восемь лет. В Италии проходил чемпионат мира по футболу, и я, как и мой отец, болел за сборную Италии. У них тогда ярко выступал дуэт нападающих Р. Баджо и Скилаччи. Но, увы, Италия вылетела из чемпионата, уступив Аргентине в полуфинале в серии пенальти, обидно, но что поделать. Так вот, между матчами тогда запустилась реклама mars и snikers, но купить их можно было только в аэропортах. Я помню, как я докапризничался, и отец погнал свою «шаху» в сторону Шарика. И все только ради этого батончика.
Недолго думая, я спросил тогда Олю:
– Это твои деньги на трюмо лежат?
– Нет, Миша, не мои, и ты их не трогай, скорее всего, это деньги отца.
– Можно я возьму вот только эту оттопыренную пятерочку?
– Понимаешь, если бы это были мои деньги, то я бы все отдала, но они отца или мамы, так что никак. Извини.
Вдохновившись этой идеей, я начал гладить Олю между ножек. «Это не поможет», – неуверенно произнесла она. А мне показалось или, может, послышалось: «давай-давай, вперед, смелее, и у тебя все получится».
Я сказал:
– Ты знаешь, я возьму эту пятерочку, а завтра в школе отдам тебе, хорошо?
Постепенно моя рука начала ползти за деньгой, а вторая вдохновенно массировала в уже мокрых трусиках Оли. Я чувствовал себя будто Амаяк Акопян, показывающий виртуозные фокусы по телевизору. Это уже было близко.
Она расслабилась, закатила глаза. «Не останавливайся», – прошептала красавица, будто не видя и не слыша, что я взял с трюмо бумажную пятерку и положил в карман куртки. Второй рукой я массировал клитор и одновременно ввел несколько пальцев во влажное, теплое влагалище. Ольга уплыла в дальнее плавание, но одновременно я ощущал, что ей иногда больновато там. Это потому что только полтора месяца назад она в свои пятнадцать была девственницей, а я в свои тринадцать ее этой девственности лишил прямо на полу этой самой прихожей. Почему именно в прихожей? Не на диване в комнате, не на полу в комнате и даже не в спальне, а в маленьком коридорчике, где была обувь, висела одежда и стояло трюмо с различными лаками, кремами, расческами и небольшой старой черно-белой фоткой с изображением маленькой Оленьки в коляске. Фотка была вставлена в зеркало.