Внешне оно было похоже на магнитофон. Я достал его из коробки и снял полиэтилен. Внимательно взглянул, как на мелкого щенка, словно пытаясь определить сука или кабель.
– А где… разъем для компакт-диска?
Батя, видимо, ожидавший от меня подобного вопроса, ответил с заготовленной нотой оправдания:
– В магазине сказали, что у них такие закончились, но порекомендовали вот этот. Он очень хороший.
И кто-то из его друзей, державший в руках свой красный фирменный, зализанный Phillips (ФИЛЛИПС! с отверстием для диска сверху!) добавил:
– Да, магнитофон, действительно, хороший.
Я смотрел на его аппарат и на то, что мне подарил батя. Прочитал название своего: «Тридуант». Вот это да. Такого идиотского названия я и не слыхал. Он мало чем отличается от моей несчастной мыльницы фирмы Silver. Неужели это наяву? Неужели все мои мечты рассеялись и разрушились, словно карточный домик. Батя, ведь все, что я хотел, – это слушать компакт-диски и чувствовать себя полноценным и чуть-чуть более счастливым. На тебя, батя, была моя последняя надежда, но ты так и не оправдал ее.
День, помнится, тогда как-то быстро закончился. Я включал несколько раз этот «музыкальный центр», пытаясь найти в нем хоть одно преимущество перед моим стареньким. Но на первой же кассете моего любимого «Доктора Албона» он не постеснялся заживать пленку так, что без применения крестовой отвертки не обошлось. Я был разочарован и подавлен, только лет через десять, когда уже начал сам зарабатывать, я купил себе новый, самый современный центр от SONY, такой, каких мало у кого было. Как говорится, рано или поздно мечты сбываются.
Но ладно, что такое, в конце концов, музыкальный центр по сравнению с тем, как не просто понять и разобраться, чего ты вообще хочешь по жизни. Кем хочешь быть. К чему стремишься. Это и в более сознательном возрасте всегда проблема, а когда ты еще маленький? К чему я сейчас это? Знаете, я рос в те времена, когда до распада СССР оставалось совсем немного, и в зарождающейся переломной ситуации стал ощущать влияние Запада и, естественно, иное мышление и мировоззрение. К концу восьмидесятых во всех нормальных детсадах на дневных занятиях педагоги еще уверяли детей, что Владимир Ильич замечательный человек, а главное, очень добрый и всегда делал хорошо, а не плохо. Мы часто читали Маяковского, про крошку сына, который к папе подошел с вопросом, что есть хорошо и что есть плохо.
Я мечтал стать октябренком, потом пионером. А посвящение в комсомольцы – это уже взрослая ступень жизни с ответственностью и преданностью самому правильному делу. В первом классе моя мечта осуществилась, всех детей посвятили (именно такое слово и было в ходу – посвятили!) в октябрята, и нам с неподдельной гордостью прикалывали красную звездочку с изображением молоденького кудрявого вождя. Синие, школьные костюмчики и звездочки на груди, сейчас это вроде дешевого китча, а тогда целая жизнь. Но я жил на изломе времен, и именно поэтому мне не суждено было стать комсомольцем. Помню, как классный руководитель как-то спросил нас, мол, кто хочет в комсомольцы, поднимите руки. Из тридцати человек только трое, в том числе и я, хотели. Я искренне верил, что мой выбор правильный, а тогда возможность выбора уже, как вы знаете, была. Но буквально за несколько месяцев до вступления в комсомол начальство школы отменило эту процедуру, что не вызвало каких-то эмоций у детей.