— А что же сказал по этому поводу Верлуп? Вы, вероятно, допрашивали его?
— Еще бы не допрашивали! У него нашлась масса извинений и уверток: ночь оказалась темной, ошиблись в расчете расстояния, не было времени убедиться в точности места с обеих сторон моста, а в темноте он походил на основной.
— Могло ли это быть естественной ошибкой? — спросил я.
— Мне хочется быть справедливым, — проговорил он. — Поверьте, очень неприятно обвинять одного из своих ребят, тем более парня, которого я знаю с мальчишеских лет. Такая ошибка возможна. Я полагаю, что Верлуп волновался или в темноте сбился с пути и принял один мост за другой. В отдельности этот факт я бы мог расценивать как ошибку, но если иметь в виду и другие странные события, то виновника можно назвать только предателем!
— Мне, пожалуй, имеет смысл посмотреть на этого Верлупа и побеседовать с ним.
— Вы очень обязали бы меня, полковник, — сказал Хендрик. — Если сочтете его невиновным, я первый пожму ему руку. В душе я даже надеюсь, что он не виноват. Нехорошо подозревать одного из своих. Но если вы докажете его вину, все должны знать об этом. О суде не беспокойтесь. Мы все уладим без шума.
Невольным движением Хендрик протянул над столом свои сильные руки. Я внутренне содрогнулся. Такой, как он, не пощадит предателя.
— Если Верлуп виновен, он предстанет перед судом. — Голос мой был суров. — Я не могу допустить самоуправства.
Хендрик смущенно улыбнулся.
— Простите, полковник, — проговорил он, — я забыл, что закон снова восторжествовал на нашей земле. Могу ли я сказать Верлупу, что вы хотите видеть его?
— Нет, пожалуй, не надо. Если он знает о ваших подозрениях, это только насторожит его. Скажите, известно ему и другим о действительных задачах моей работы?
— Я думаю, об этом мало кто знает.
— Тогда объявим, что я составляю доклад для верховного командования союзников в Европе о деятельности голландского движения Сопротивления. В общем, это не так далеко от истины. Мне, естественно, придется встретиться со всеми теми, кто принимал активное участие в движении Сопротивления в районе Эйндховена. Если я приглашу Верлупа, будем надеяться, что он расценит это как обычный опрос.
Хендрик согласился.
— Это должно получиться. Так я объявлю об этом, если вы не возражаете? — сказал мне Хендрик.
— Да, конечно.
Хендрик поднялся, почти раздавил мою руку в прощальном пожатии и захромал к двери.
С целью маскировки возникшего замысла я провел несколько бесед с участниками местного движения Сопротивления. Наконец спустя примерно неделю пришла очередь Корнелиса Верлупа представить информацию для моего «отчета» верховному командованию союзников в Европе. Однако план, который мы разработали с Хендриком, и который предназначался для усыпления бдительности Верлупа, осуществить так, как нам хотелось, не удалось. Накануне того дня, когда Верлуп должен был появиться у меня, я получил совершенно секретное сообщение от моего коллеги, работавшего офицером связи в штабе верховного командования. В сообщении говорилось следующее: один из старших офицеров немецкой контрразведки, который недавно был схвачен, заявил, что в районе Эйндховена он был связан с неким Корнелисом Верлупом. Сообщение содержало также указание допросить Верлупа и держать его под строгим арестом до тех пор, пока обстоятельства дела не выяснятся полностью.