Следом за тем Хомой на кордон «прымандрувала» гарба с харчами — у хорунжего была богатая и добрая тетка, сестра его покойницы-матери, которая дюже любила своего племянника, каким бы он ни был. А что: бывают такие тети и дяди, что добрей родных батька и матери, ничего не скажешь, да чего тут говорить-то: родная кровинушка…
Хома немедленно устроил знатное угощение свободным от наряда сослуживцам. Когда было изрядно выпито и скушано, зашел у них разговор о службе на кордоне, и кто-то сказал, что все было бы ничего, да только дверь в казарму низка, приходится нагибаться, а чуть забудешься, то тут же приваришь на лбу такую гулю, что опасно на «бикет» отправляться: по свету той гули черкесы враз тебя рассекретят! Слово за слово, и казачки заспорили, какой именно нужна дверь в казарму, потому как было высказано мнение, что чем она будет меньше, тем лучше для сохранности тепла…
В спор, само собой, встрял и Хома, сказавший, что какой бы маленькой та дверь не была, а он берется ввести в казарму старую рябую кобылу, что содержалась на кордоне для всякой хозяйственной надобности. Может, трезвую и не пропихнет в такой малый лаз, а ежели ее, кобылу, подпоить, то она запросто проскочит в тот низкий вход, яко в райские врата, несмотря на свой рост и костлявую стать. С ним мало кто согласился, а если кто и поддержал, то только для раздору. В общем, решили попробовать, а чем сатана не шуткует? Пробовать уже не ради спора, а для установления истины, которая, как известно, всего дороже. Оно ж, когда казак загуляет, ему и черт не брат.
Подвели ту худобу к распахнутой настежь двери, влили ей в рот остатнюю баклагу самогону, настоянного на пахучих травах, и Хома потянул ее за повод. Захмелевшая лошадь неожиданно подогнула передние ноги и, резко подавшись вперед, припала к земле. Со смехом и криком казаченьки подтолкнули ее, кобыла начала вставать, еще раз упала на колени и, поднявшись, оказалась в казарме. Всеобщему ликованию не было удержу…
Когда же пьяная радость малость утихла, шутники сообразили, что кобылу нужно из казармы вывести — для коняки все же есть другое место… Но не тут было: сразу же протрезвев, лошадь уперлась всеми четырьмя копытами и в никакую не пожелала идти в низкую дверь. Все попытки ее как-то протолкнуть, соблазнить свежим сеном, добрым словом, крепкой плеткой или даже дрючоком, не давали результата. «Клята худоба» с ужасом взирала на галдевшую толпу и не двигалась с места. Хотели было дать ей еще первача, так оказалось, что он весь вышел, не осталось даже на опохмелку. Было решено, что надо разбирать стенку, чтобы вызволить коняку. Как? Да просто: высадить дверь и вырезать над нею прореху. Но при этом будет порушена крыша, так как одна из продольных слег приходилась как раз над дверью… Тогда, может, подкопать?