– Это леди Генри Уоттон, Хелен, моя близкая подруга. Я как раз рассказывала ей, как вы прекрасно позируете, – проговорила Розмари и, чувствуя, что краснеет, добавила: – А вы стоите как истукан, и это наносит урон вашей безупречной репутации.
Никто не засмеялся. Хелен лишь грустно вздохнула.
– Удовольствию от знакомства с вами ничто не может нанести урон, мистер Грей, – сказала она, выступая вперед и протягивая руку. – Моя тетя часто говорила о вас. Вас можно назвать одним из ее любимцев и, боюсь, ее жертвой.
Дориан с нескрываемым изумлением смотрел на нее. Вероятно, он не часто встречал женщин, которые бы так смело вели себя, – и уж точно ни одна из них не была настолько красива. Он поборол изумление, и на его лице заиграла знакомая Розмари недобрая усмешка.
– Сейчас я на плохом счету у вашей тетушки Агаты, – сказал Дориан с наигранно покаянным видом. Розмари пронзило острое сомнение: что могло означать это выражение на его лице? – Я обещал играть с ней дуэт на вечере во вторник, но это совершенно вылетело у меня из головы. Я уже не в первый раз так небрежен и теперь слишком напуган, чтобы напоминать о себе.
Хелен смеялась, откинув голову назад. Розмари восхищалась продуманностью каждого ее движения. Попробуй Розмари так захохотать – у нее получилось бы только издать омерзительный булькающий звук.
– О, я помирю вас с тетушкой, – проговорила Хелен. – Она вас боготворит. И я не думаю, что ваше отсутствие испортило впечатление. Публика наверняка приняла это за дуэт: когда тетя Агата садится за фортепьяно, она шумит за двоих.
– Довольно неприятно для нее и не так уж лестно для меня, – рассмеялся Дориан. Розмари просияла от гордости – он не уступал Хелен в остроумии, это несомненно. А как красиво он смеется!
Розмари прочитала во взгляде Хелен, устремленном на Дориана, что она не только находила удовольствие в его остроумии, но и поддавалась обаянию его красоты. Все в нем было восхитительно прекрасным: тонкий изгиб алых губ, глубокий взгляд серых глаз, золотой оттенок шелковистых волос. Блеск и чистота страстной юности отражались на его лице. Что-то в Дориане возбуждало желание познакомиться с ним, почувствовать на себе его взгляд. Розмари ощущала это, как никто другой. Когда он смотрел на нее, ей казалось, что она уже в его объятиях. Она чувствовала, что живет по-настоящему, только когда он наблюдает за ней.
– Может быть, перейдем в студию? – спросила Розмари. Теперь, когда все внимание было приковано к роскошной Хелен, она чувствовала, что ее роль свелась к роли художника, который просто пишет портрет.