— А директор? — рассмеялся Шамо.
— Директор, не задумываясь, ответил: «С удовольствием, если Галина Платоновна согласна. Нам как раз нужен руководитель школьной производственной бригады». Я, конечно, согласилась.
Всё это я выпалила в один присест, не спуская глаз с проректора. Он глядел на меня, слушал внимательно, вместе с тем видно было, думал о чём-то своём. Меня это и коробило, и пугало.
— Вы правильно поступили, — заявил после продолжительной паузы Шамо. — А какие взаимоотношения с председателем у вас сейчас? Наверное, приходится с ним сталкиваться — пятьдесят гектаров земли, фруктовый сад…
— Бесспорно.
— Так как? Дружно живёте? — допытывался проректор, пряча улыбку.
— Лысый он, Максим Тимофеевич, за чуб не ухватишься, — отделываюсь шуткой.
Максим Тимофеевич рассмеялся, тут же, вздохнув, вновь посмотрел на меня с беспокойством и уважением.
— Узнаю Платона Трояна.
Я невольно заморгала.
— Вы знали моего отца? — И сама же ответила на вопрос: — Да, вы же до института были зав. облоно, отец — учителем…
— Мы познакомились с ним задолго до того. В одной тридцатьчетвёрке горели.
Горели… Невольно вспоминаю наш семейный альбом, пожелтевшие фото группы танкистов… Отец объясняет: «Это наш командир танка Максим Шамо. Однажды снаряд угодил прямо в бензобак. Горим, а тут ещё осколок зацепил мне ногу. Шамо вытаскивает меня через нижний люк и, не обращая внимания на обстрел вражеских пулемётов и пушек, выносит на себе с поля боя». Я тогда посмотрела на стройного молодого танкиста и подумала: «Вот это человек!» Понравилась мне его улыбка — скромная, застенчивая… Годы дарят человеку мудрость, опыт жизни, но меняют его внешность, старят его.
— Что ж, Галина Платоновна, мы вас принимаем на третий курс биологического факультета. — Он протянул руку и добавил: — Желаю успеха.
17 июня, четверг.
Не секрет: многим ученикам мешает непреодолимый страх перед учителями, особенно во время контрольных и экзаменов. Это настоящая болезнь, и ею, по-моему, болеет не менее трети каждого класса. Надо обладать удивительным даром проникать в душу таких ребят, чтобы помочь им постепенно, шаг за шагом, преодолевать этот недуг.
Вот, например, сейчас, — не дети, а взрослые! — сдают академзадолженности, а я — историю педагогики за четвёртый курс. Сижу на подоконнике, уперевшись локтями об колени, и с тоской наблюдаю за тем, как студент-балагур веселит ребят. Они смеются, но в смехе этом проскальзывают нотки волнения. Трудно, ох как трудно обманывать себя!
Из кабинета, где расплачиваются должники, выскакивает парень. На немой вопрос десятков глаз он отвечает взмахом руки и стремглав спускается по лестнице.