— Да, так о чём я?.. Ага, — подымает хозяйка указательный палец вверх, — вот о чём! Проходит ещё несколько лет, встречаю Максима Тимофеевича. Разговорились, напомнила ему, как он на танке своём меня в медсанбат доставил, на раны свои пожаловалась — ноют на непогоду. Словом, о том о сём, а он вдруг говорит: «Студентов бы взяли к себе. Всё же будет и к пенсии прибавочка». — «С бору по сосенке?.. Нет», — отвечаю. Обиделась я жутко, на официальный тон перешла: «За кого меня принимаете, товарищ Шамо? К вашему сведению, кубышки я не завела. Детей у меня нет, а копить деньжата просто так не хочу». Смеётся, вижу, доволен. Тогда говорю: «Студентиков ваших давайте, задаром ладных держать буду. Только долгогривых и канареек в бесстыжих юбках не присылайте, не пущу». Хорошо, говорит, пришлю вам ладных. Боже мой, раскудахталась, — всплёскивает руками Анна Феодосьевна, — фильм начался!
Через полминуты в другой комнате загремел телевизор, потом стало тише: хозяйка вспомнила обо мне.
…Максим Тимофеевич Шамо. Полный, с благодушным лицом, на котором под стёклами очков выделяются тёмно-серые понимающие глаза. Сижу неподвижно, а внутренне вся напряжена от волнения. Он не торопясь изучает мои документы. Слежу за каждым его движением, жду момента, когда он возьмётся за ручку.
Слабое, но назойливое жужжание вентилятора, стоящего на столике рядом с телефонами, непрестанный грохот улицы, от которого дрожат стены. Какое наказание жить в городе, думаю. С ума сойдёшь! Когда училась в сельскохозяйственной академии, вдалеке от шумных трасс, и то…
Почувствовав на себе взгляд, поднимаю голову. Проректор уже без очков, они лежат со скрещёнными дужками на моих документах. Максим Тимофеевич смотрит вроде на меня, но вряд ли видит. Он о чём-то думает. О чём? Отказать или принять? А может, вовсе о постороннем?
— Значит, вы родились не в Сулумиевке, а в Тумановке? — обращается он наконец ко мне.
— В Тумановке, — отвечаю.
Он опустил веки, прикусил нижнюю губу. В чём дело? Почему у него так сразу осунулось лицо? Почему в его взгляде мелькнула какая-то тревога?
— Товарищ Троян, по какой причине, интересно знать, вы оставили колхоз, куда были направлены по окончании сельскохозяйственной академии? — кивнул на мои документы проректор.
— Сцепилась с председателем из-за яблонь.
— Из-за яблонь?
Стараюсь быть предельно откровенной.
— Было дано указание высадить вдоль дороги фруктовые деревья и развести колхозный сад. Наш председатель старательно его выполнил. Минули годы, снят первый урожай и — новая директива: выкорчевать деревья, так как озимые рентабельнее, меньше требуют затрат рабочих рук. Ночью втайне от сулумиевцев выкорчёвываются посадки вдоль дорог. О случившемся мы узнали слишком поздно, утром. Немало грубостей наговорила я председателю, обозвала его и беспринципным человеком, и трусливым служакой, судом угрожала. Затем, никому ничего не говоря, подалась в райцентр, оттуда — сюда, в область… Словом, фруктовый сад удалось спасти от вырубки… Правда, благодаря директору школы товарищу Суходолу, который заявил, что всю заботу о саде берут на себя дети. «Может, Павел Власович, вместе с яблонями и Троян возьмёте? — спросил председатель. — Мы с ней, вижу, не сработаемся, кому-то из нас придётся уйти».