Новый дружок надул его: ушёл «на минутку» с мешком — и след простыл. Тогда Саша окончательно разуверился в людях. Обозлился, очерствел, стал людям мстить, чем только мог, — обрывал трубки в телефонных будках, прокалывал скаты в легковых машинах, ну и, конечно, заделался воришкой. Спал, избегая зорких глаз милиционеров, в ближайшем лесу.
Однажды над головой маленького бродяги, собиравшегося уснуть, поднялась возня. Тихая, но беспрестанная. «Птичье гнездо», — догадался Саша. Как только первые лучи солнца пробились в глубь леса, он встал, отошёл немного от дерева, задрал голову. В развилке веток сумочкой свисало гнездо, оттуда, оглядываясь с опаской, высунулась птица с тускло-белой грудью и зеленоватой спинкой.
— Вот она, гадина! — процедил сквозь зубы Саша. — Подожди-ка, сейчас, сейчас…
Он не знал, что это иволга выгревает своим телом маленьких иволжат. Собственно говоря, ему было безразлично, что делает птица. У него была определённая цель: в отместку за беспокойную ночь разрушить гнездо.
Почуяв опасность, нависшую над её потомством, иволга решила отвлечь внимание Саши. Перепорхнула на другую ветку, оттуда на соседнее дерево. Словом, начала манить маленького бродягу за собой. А он? Сначала увлёкся хитростью птицы, с интересом следил за её прыжками, короткими перелётами. Однако всё это в конце концов ему осточертело: камень летит в иволгу, и птах падает на землю.
— Вот так, — доволен Саша. Он возвращается к гнезду, примеривается, но тут его оглушает окрик:
— Не смей!
Мальчик обернулся. Из-за кустарника вышел приземистый пожилой человек в старой соломенной шляпе.
— Ч-чего? — храбрился Саша.
Он отступил назад, приготовился к обороне, но человек, не обращая на него внимания, прошёл мимо, нагнулся, порылся в траве и поднял сбитую птаху.
— Хищник ты, вот кто, — дрогнул голос у незнакомца. Он приложил птицу к щетинистой щеке и с горечью добавил: — Мертва.
То был пенсионер, бывший слесарь железнодорожного депо Виктор Петрович Шаталов. Дальше — ни одного упрёка. Напротив, беседа по душам. Рассказал любитель-орнитолог и о своей собственной жизни. О том, как сражался с гитлеровцами, форсировал реки, освобождал Варшаву, одним из первых пробился к рейхстагу. Потом Саша в свою очередь как-то само собой раскрыл наболевшую душу.
Виктор Петрович, слушая печальный рассказ парнишки, ничем не выдавал своих чувств — не вздыхал, не охал, не ахал, не задавал вопросов. Когда же Саша Калина умолк, он встал и шутя заметил:
— Ты к голоду, Сашко, вроде бы привычный, я же больно есть хочу, кишки марш играют. Тут рядышком дом мой… Пошли?