— Разве я виноват, что она смешная? — невинно пожимает плечами Руслан.
— Ладно уж, помолчи, — останавливает его младший лейтенант. — Цыплёнок, так Цыплёнок. А каким образом ты оказался на дороге Киев — Одесса, если живёшь во Владивостоке?
— Я же говорил. Пешком пришёл.
— Из Владивостока? Рада бы поверить, да на сказку смахивает, — смеётся она. — Известно ли вам, товарищ Цыплёнок, что оттуда к нам почти восемь тысяч километров?
— А как же!
— И — пешком?
— Я — армейским шагом.
— Ясно. Сколько же километров отмахивал за день?
— Пятьдесят, а то и шестьдесят.
— Молодец. Сколько же у тебя занял этот марш-бросок? — не даёт ему опомниться женщина в милицейской форме.
— Двадцать четыре дня.
Младший лейтенант предлагает беглецу помножить пятьдесят на двадцать четыре, и тот убеждается, что поторопился с ответом.
— Окончательно заврался, — смеётся она.
«Заврался, — соглашается Руслан. — Ну и что же? Моря мне всё равно не видать, пусть в тюрьму посадят!»
Он думает обо мне, боится моего упрёка: «Руслан, опять?» Другое дело, если посадят в тюрьму… Галка будет себе жить спокойно, а то какая у неё жизнь? Вечное беспокойство! Интересно, что она сейчас поделывает? Плачет наверняка?
Слёзы навёртываются на глаза Руслана. Жалко ему Галку, ох, как жалко!
Он вспоминает: когда болел гриппом, я целыми ночами просиживала у его кровати. Кто он Галке? Ну кто? Никто. А волнуется, старается… Зачем же её подводить?
— Отправьте меня в тюрьму. Я три рубля украл…
Женщина в милицейской форме хмурится. Она подходит к телефону, звонит какому-то Ивану Семёновичу, рассказывает о Руслане, а тот отвечает, что приедет.
«В тюрьму звонила», — догадывается Руслан. От этой мысли его бросает в дрожь. Он съёживается в клубочек на длинной и широкой скамье, кладёт под голову рюкзак. Думает о том, о сём, пока не засыпает.
— Мальчик! — будит его младший лейтенант.
Он кулаком протирает заспанные глаза, садится. Опустив ноги на кафельный пол, оглядывается. На потолке горит большая люстра. Смотри, уже ночь. Грохот поездов, шарканье ног на платформах теперь отчётливее, чем днём.
— Галка! — бросается он ко мне и повисает на шее. Затем с каким-то необыкновенным жаром ещё громче восклицает: — Гал-ка!
Плачем. Сидим, обнявшись, и плачем.
24 ноября, среда.
Павел Власович завёл для себя правило: беседовать с учениками с глазу на глаз в поле, на улице, на огороде — только не у себя в кабинете. Эти беседы лишены малейшего формализма и до того задушевны, что каждый ученик ждёт, когда наконец наступит его очередь и Павел Власович будет с ним говорить просто так. Дети, убедилась я, после такого разговора глядели на всех с застенчивой гордостью. Даже хулиганишки, двоечники.