– Эт-то – чьи будут ног-ги? – вежливо, но одновременно требовательно и строго товарищ Лацис спрашивает.
– Надежды Константиновны, – отвечает экскурсовод.
Красные латышские стрелки тут же записали ответ в своих блокнотах.
– А этти чьи?
– Феликса Эдмундовича.
Красные латышские стрелки сделали новые пометки в блокнотах.
Через пять минут спрашивают хором, почему-то безо всякого акцента:
– Где же Ленин?
– А Ленин – в Польше, – грустно вздохнул экскурсовод.
Красные латышские стрелки ещё долго что-то в своих блокнотах записывали…
Первое время Курчавый из-за неудержимого смеха вовсе не мог говорить, наконец, успокоился, смахнул слезу и, приняв вид донельзя серьёзный и суровый, заявил:
– Гадость, какая! Антисоветчина! Хотя элегантно, надо признать. Но всё равно – гадость…
Капитан встал из-за стола, не торопясь, прошёлся по кабинету, до двери и обратно. Видимо, обдумывал что-то важное.
– Говорят также, что вы, Никита Андреевич, и песенки разные петь горазды? Порадуйте уж старика. Просим, просим.
Ник взял в руки гитару и исполнил несколько песен из своего «камерного» репертуара.
Старался, потому как – вдруг, и выгорит чего полезного.
После пятого «шедевра» капитан рукой небрежно махнул, мол – достаточно.
Ник опять прислонил гитару к книжной полке и замер на своём стуле, понимая, что сейчас, возможно, и решится его участь – окончательно и бесповоротно.
– Повезло тебе, шалопай, – неожиданно нормальным голосом сказал Курчавый. – Я в дореволюционные годы успел несколько лет поработать учителем словесности – в ремесленном училище. Так что, имею определённую слабость к разным стихам, к фольклору народному. И вообще, судя по всему, парнишка ты неплохой. Вижу два варианта развития событий. Первый – пускаю дело обычным порядком, тогда тебе светит лет десять-пятнадцать исправительных лагерей. Как, устраивает тебя, студиоз недоделанный, такое развитие событий?
– Да не очень как-то, – от сердца у Ника неожиданно отлегло, он сразу понял, что второй вариант будет намного мягче. Не зря же энкаведешник на «ты» перешёл?
– «Не очень», – передразнил капитан. – Тоже мне – мыслитель. Ладно, предлагаю другой вариант. Альтернативный. Я все эти бумаги прячу в сейф, замораживаю следствие, так сказать. Сейчас таких дел, друг на друга похожих, – тысячи, многие десятки тысяч. Так что на общем фоне и не заметит никто. Ясно излагаю?
– А взамен что попросите?
– Правильно ситуацию понимаешь, – скупо улыбнулся Курчавый. – Взамен попрошу написать другую бумагу, вернее – заявление. Примерно такого содержания: «Я, Иванов Никита Андреевич, 1910 года рождения, студент четвёртого курса Ленинградского Горного Института им. Г. В. Плеханова, прошу включить меня в состав группы «Азимут». Даю подписку о неразглашении всей информации о деятельности группы «Азимут». Осознаю всю важность и меру ответственности…». Можешь, от себя лично, добавить про любовь к Советской Власти и лично к товарищу Сталину. Подпись. Вопросы сейчас можешь не задавать, всё равно получишь ответы только после подписания заявления. Так как – будет дело под Полтавой? Или же в лагеря?