Ему кажется, что его окружает тьма. Он не знает наверняка, не может открыть глаза. Возможно, под ним холодная земля. Может быть, мокрая.
Ему кажется, что идет дождь. Что-то падает ему на лицо. Возможно, уже настало время снега. Первого снега.
Юнас любит снег.
Юнас.
Сморщенные морковки, торчащие из белых голов, перепачканных травой и землей. Нет, не сейчас. Калле, только не сейчас.
Он пробует поднять правую руку, но она не хочет подниматься. Руки. А есть ли они вообще? Большой палец есть, он двигается.
Так ему кажется.
Кожа похожа на тонкую хрустящую пленку. Кругом языки пламени. Так жарко. Лицо растекается, как блинное тесто по горячей сковородке.
Юнас любит блины.
Юнас.
Земля трясется. Голоса. Тишина. Такая удивительная тишина. Разве ты не можешь оставить меня в покое? Ты, смотрящий на меня?
Все будет хорошо. Не бойся. Я позабочусь о тебе.
Затихающий смех. Не хватает дыхания. Дай мне крепче ухватиться за тебя.
Но где же ты?
Там. Ты там. Здесь были мы. Ты и я.
Юнас любит тебя и меня.
Юнас.
Горизонты. Капли внезапного дождя на безбрежном синем зеркале. Глухой звук, разносящийся по зеркальной поверхности, леска с блесной, погружающейся в воду.
Холодные доски под ногами. Глаза снова слипаются.
Он ощущает свою ногу, стоящую на перилах. На надежной опоре.
Так ему кажется.
Пустые руки. Где ты? Перемотай назад, пожалуйста, перемотай назад!
Стена тьмы. Все есть тьма. Приближаются мелодичные звуки.
Ему удается открыть один глаз. Снега нет. Дождя нет. Только тьма.
Раньше он не видел тьмы. Никогда не видел ее, не видел, что в ней может уместиться.
Но теперь видит.
Юнас боялся тьмы.
Он любит Юнаса.
Юнас.
Светлые кудри мокры — не только от крови.
Земля разверзла пасть в попытке проглотить ее. Из ямы видны только голова и торс. Окоченевшее тело обложено влажной землей, словно оно — одинокая роза на тонком длинном стебле. Кровь из узких продолговатых ран на спине текла, как слезы по нахмуренной щеке. Обнаженная спина похожа на живописное полотно.
Он мелкими шажками пробирается в палатку и оглядывается по сторонам. Развернись, говорит он себе. Это не имеет к тебе никакого отношения. Просто развернись, выйди на улицу, иди домой и забудь то, что видел. Но он не может. Как он может просто уйти?
— 3-здесь есть кто-нибудь?
Только лес отвечает ему шорохом ветвей. Он делает еще один шаг. Воздух в палатке холодный и влажный до одури. Запах напоминает о чем-то. Но о чем?
Вчера никакой палатки здесь не было. Для такого человека, как он, ежедневно выгуливающего собаку на равнине Экебергшлетта, большая белая палатка представляла слишком серьезное искушение. И в таком странном месте. Он
