Он хочет знать, где она находится.
Хеннинг знает, что это глупо и выходит за рамки разумного, но он ничего не может поделать. Он хочет знать, у Гундерсена ли она, веселый или грустный у нее голос, появятся ли в нем нотки тоски, когда она услышит его в трубке. Они не разговаривали по телефону с тех пор, как умер Юнас. Она позвонила спросить, может ли он забрать Юнаса из детского сада и оставить у себя до следующего дня, хотя это была та неделя, когда ребенок должен был жить у нее. Все дело в том, что она заболела. Он ответил: «Да, конечно, с большим удовольствием».
И он знает, что не пожар и не смерть Юнаса пожирают ее изнутри. Ей никогда не удастся простить себя за то, что в тот самый день она заболела и попросила подменить ее. Если бы ей не стало плохо, Юнас не оказался бы у него. И тогда Юнас был бы жив.
Он совершенно уверен, что каждый раз, когда Нора чувствует, что простудилась или у нее что-то заболело, она думает, что это полная ерунда. Это ничего. Я справлюсь, я могу пойти на работу. И каждый раз ее одолевают одни и те же мысли: почему я не сжала зубы и не забрала его? Была ли я на самом деле так уж больна?
От таких мыслей легко сойти с ума. Сам же он думает о тех трех немаленьких порциях коньяка, которые принял тем вечером после того, как Юнас заснул. Может быть, Хеннинг смог бы спасти его, если бы выпил две. А еще лучше — одну. А что, если бы он лег накануне пораньше, не пребывал в плохом настроении и не заснул перед телевизором до внезапного возгорания?
Если бы.
Он долго ждет ответа. Может быть, она видит на дисплее его номер. А может, Нора сменила номер телефона и не перенесла в него контакты. Быть может, она просто стерла его номер. А может, она занята. Например, живет полной жизнью.
Хеннинг удивляется, когда Нора наконец отвечает на звонок. Он ведь мог, да и должен был отсоединиться после десятого звонка, но не сделал этого. Деловым тоном она здоровается, назвав его по имени. Он отвечает:
— Привет, Нора.
Черт, как же мучительно произносить вслух ее имя.
— Как ты? — спрашивает она. — Я слышала, что произошло.
— Все в порядке.
— Ты, наверное, перепугался до смерти?
— Если честно, я сильно разозлился.
И это правда, если подумать. Он не пытается казаться этаким мачо, героем боевиков. Он на самом деле разозлился, в основном из-за того, что не хотел, чтобы все закончилось именно так, в середине крещендо, в центре недосказанности.
Оба они замолкают. Обычно у них хорошо получалось молчать вместе, но сейчас ему неприятно. Она не задает никаких вопросов для продолжения разговора. Он торопится исправить ситуацию, пока та не стала слишком болезненной. Хеннинг думает, что Норе не хочется проявлять слишком большую заинтересованность в его житье-бытье, если она находится в одном помещении с Гундерсеном.