Январь 1945-го…
Яговштрассе, 7. Такой адрес значится на бумажке, зажатой у меня в кулаке. Вчера утром вместе с другими я получил ее в квартирном бюро. Пожилой служащай, похожий на филина в пенсне, трижды пересчитал комиссионные и пожелал мне удачи тоном, не оставлявшим надежд. Я проводил взглядом свои сорок семь марок и, пока филин выписывал квитанцию, подумал, что любой здравомыслящий берлинец нашел бы на моем месте лучшее применение деньгам.
И надо же, чтобы так не везло! Еще позавчера комната Магды казалась надежным убежищем от невзгод, на которые так щедр в наши дни хаотически меняющийся мир, но появился почтальон с телеграммой от господина капитана Бахмана, и Магда без лишних церемоний выставила меня за порог. Коробка с бутербродами и поцелуй, выданные на прощание, не могли, разумеется, служить компенсацией за утерянные блага, но я рассудил, что это все же лучше, чем ничего, и проглотил обиду.
— Носки я заштопала, — сказала Магда сварливо. — Он, наверное, уедет через неделю. Где вы будете ночевать?
— Спасибо, как-нибудь устроюсь. Вы очень добры, Магда.
— Это я — то? Не болтайте ерунды, Франц!.. Нет, право, я и сама не рада, что он приезжает, но тут уж ничего не поделать. Может, вам повезет с отелем?
Мы стояли в передней, стены которой были увешаны семейными портретами Бахманов. Батманы глядели на нас со всех сторон с чопорной корректностью. Ничто не волновало их, поскольку для усопших не существует ни пустоты одиночества, ни двухтонных бомб, сбрасываемых по ночам с “либерейторов”. Впрочем, бомбежки их все-таки касались: на днях фугаска угодила в кирху за углом, и Бахманы посыпались со стен. Мы вернулись из подвала, а они лежали на полу в обрамлении битого стекла — этакий символ прошлого, повергнутого настоящим.
Теперь все это не более чем воспоминания — Магда, Бахманы, целый месяц жизни. Реальность — покрытая слякотью Яговштрассе и стоящий в нерешительности на тротуаре Франц Леман, служащий страхового общества, холостяк, 35 лет и прочая, и прочая, и прочая. Хотел бы я знать, где он переночует сегодня, этот на редкость симпатичный мне господин?
Внушив себе, что ножные ванны в январе не слишком вредны для здоровья, я пересекаю улицу и ныряю в подъезд дома номер семь. Длинный столбец эмалированных табличек с именами жильцов задерживает меня на минуту, позволяя перевести дух. И только тогда я мысленно сознаюсь, что на той стороне тротуара Франца Лемана удерживал не страх перед грязью, а машина марки ДКВ с кольцами “авто-униона” на радиаторе. Месяц жизни в Берлине научил его сторониться этих машин, особенно если возле шофера восседает угрюмая личность в темном пальто. Я старался, чтобы взгляд мой как можно равнодушнее пробежался по машине и седоку, однако шофер словно ощутил его на себе и, прежде чем тронуть с места, смерил меня ответным, очень внимательным взглядом… Интересно, случайно или нет ДКВ торчала возле парадного?