— Хайль Гитлер! — выпаливаю я, прикидывая, успею ли к метро без опоздания.
…Остаток вечера проходит куда приятнее, чем начало. Пироги Магды не слишком подгорели; Анна, точно царица Савская, ослепительно хороша в новом платье, и я после двух больших рюмок водки набираюсь храбрости и произношу тост за самую великолепную девушку Берлина. Тридцать шесть свечек, украшающих пирог, голубым мерцанием сопровождают мои слова, придавая им торжественность.
— За вас, Анни! — значительно говорю я и отпиваю глоток из рюмки.
Магда ревниво разглядывает фрейлейн Анну — сначала платье, потом фигуру и лицо. Платье сидит хорошо, и формы у фрейлейн Анны какие на до; Магда прищуривается, давая мне понять, что Франц Леман не прогадал с подружкой… Милая Магда, наивная душа! Откуда знать тебе, что фрейлейн Анна отнюдь не пылает к Леману и интересуется им отнюдь не с точки зрения амурной?
— Твое счастье, Франци.
— Спасибо, Магда. И вам спасибо, Анни. Я здорово рад, что вы не отказались.
Анна насмешливо покачивает головой.
— Когда думают так, не заставляют ждать у метро.
— Фон Арвид задержал меня.
— Что-нибудь серьезное? Неприятности?
— Да так, пустяки… Выпьем за вас, Анна, и за то, чтобы ваша красота вечно сияла, как звезды и солнце!
Магда щедрой рукой подкладывает на тарелку Анны толстые куски пирога с ливером. Стол в гостиной накрыт хрустящей скатертью; парадное серебро Бахманов, неизвестно как уцелевшее от реквизиций в пользу фронта, матово светится на хрустальных подставках. Дверь в прихожую открыта, и Бахманы, нарушив корректное безучастие, неодобрительно взирают на нас со стен. Я встаю из-за стола и, покачнувшись, поворачиваюсь в их сторону.
— За нашего фюрера! Хох! За человека, давшего мне, эльзасцу, полное право сидеть здесь, в доме, где…
Фраза слишком трудна, чтобы выпалить ее одним духом, и я отпиваю глоток шнапса. По правде говоря, я вовсе не думаю так, но в мою программу входят и этот тост, и маленькое объяснение в любви фрейлейн Анне, отложенное до выхода на лестницу, и кое-что иное, вне рамок дня рождения. Магда поднимается с места и прижимает мою голову к своей груди.
— О Франци! Ты так хорошо сказал!
Для нее этот вечер на фоне коричневых картин действительности — этюд в пастельных тонах. Умиление заставляет ее уронить на мой затылок теплую слезу.
— Хох! — кричу я и залпом выпиваю рюмку.
— Хочу танцевать, — говорит Анна.
— Патефон! — восклицает Магда.
Мы перебиваем друг друга, пытаемся втроем завести огромный, в кожаном чемодане “Хис мастерс войс”; от Анны пахнет теплом и духами, и я, опережая программу, целую ее в шею