Глава 3. А почему бы благородному дону не покопаться в пантсу?
Довольно долго я бодро рысил по лесу без какой-либо чёткой цели, наслаждаясь самим процессом движения. Опадающие листья приятно шуршали под копытами, создавая забавное ощущение, словно ноги были одеты в толстые мокасины. Тело бежало вперед легко и свободно, не порождая неудобства от движения на четырех конечностях и желания подняться во весь рост, хотя я периодически ловил себя на неосознанном желании поджать более не существующие пальцы ног, каждый раз, когда под копыто попадали желудь или ветка. Теплый воздух, пронизанный мягким солнечным светом, был наполнен опадающей листвой и неслышно летящими на крыльях по-осеннему прохладного ветерка паутинками. Каждое дерево, казалось, соперничало с другими количеством багрянца, в который оно могло окрасить свою листву и тихо роняло ее перед моими глазами, приглашая полюбоваться этой мимолетной красотой засыпающей природы. И я любовался на это буйство красок, пробираясь между деревьями, перепрыгивая ручейки и обходя заросли кустов.
Наконец, неторопливая трусца привела меня к небольшой полянке, на которой, словно старая неподвижная скала, высился исполинский дуб. Черный, морщинистый ствол был кряжист и недвижим как скала, раскидистые ветви могучей кроной держали в почтительном отдалении прочие деревья, а плотная завеса кудрявых листьев, казалось, и не думала начинать опадать. «Пожалуй, тут и остановимся!» – бодро заявил я сам себе скорее для того, чтобы в этом царстве торжественного безмолвия услышать хоть какой-либо звук громче, чем столкновение листьев с землей. Присев на мягкий мох, покрывающий корни старого дуба, я вытянул приятно гудящие после долгой пробежки ноги перед собой и негромко продекламировал:
«The woods are lovely, dark and deep,
But I have promises to keep,
And miles to go before I sleep,
And miles to go before I sleep.»[3] Приятный голосок. «А если так?» – я скривил мордочку и, неосознанно прижав уши, прорычал:
«Something's wrong, shut the light,
Heavy thoughts tonight,
And they aren't of snow white!
Dreams of war
Dreams of lies,
Dreams of dragons fire,
And of things that will bite!»[4] Жаль, на гроулинг мне был теперь недоступен, хотя голос нравился все больше и больше. Чуть хрипловатый, он отлично подходил для лирики, какого-нибудь романса или томных вздохов в подушку. «Тьфу тьфу тьфу! Что еще за мысли такие?» – вздрогнул я, почему-то вспомнив недавнюю «эрекцию» крыльев. Словно отвечая моим мыслям, бежевые опахала, до этого плотно прижатые к бокам, вздрогнули, и стали медленно расправляться. «Ох нихрена ж себе… И это при одном звуке голоса? А если мне вдруг встретятся другие пони? Они ж тут все голые бегают…» (крылья стали расправляться гораздо энергичнее) «Да еще, наверное, хвостами помахива…» – остаток фразы утонул в могучем хлопке, на секунду приподнявшем меня над землей. Крылья полностью раскрылись и вызывающе торчали у меня над плечами, чуть слышно шелестя длинными маховыми перьями.