«Ну и кому нужны будут твои признания о произошедшем, правдолюбец ты хренов, а? Посмотри только на него – ждал ведь свою кобылку, надеялся» – с теплой улыбкой подумал я, оглядывая эту пасторальную картинку, рождающую у меня чувство домашнего уюта и покоя – «И явно подозревал, что я вернусь не с разудалого девичника... Ждал – и не дождался».
Черт возьми, и почему, глядя на этого крылатого пони, черного, как сама ночь, с буйной гривой рыжих, непокорных волос, меня все время охватывает странное чувство умиротворенности, или даже ПРИНАДЛЕЖНОСТИ к чему-то… Или кому-то?
«Хех, все-таки я был прав – эта кобылка не просто запала на крылатого красавца, но в ней поселилось какое-то более глубокое чувство, словно она априори считает себя его кобылкой… Или даже больше. Черт, как все сложно! Как сложно строить планы, не зная того, что за личность скрыта в тебе, и что останется после того, как ты… Нет! Хватит думать об этом! Пусть мне осталось и не долго, я все-таки оставлю у этих двоих хорошую память о себе, и возможно – о тех существах, что существовали до них».
Графит шевельнулся на кровати, пошарив во сне передней ногой возле себя. Я догадывался, кого он ищет, и тихо фыркнув, с легкой усмешкой вскарабкался на одеяло, потихоньку подобравшись под бочок черному пегасу. Уже засыпая, я почувствовал, как проснувшийся Графит аккуратно и нежно подгребает меня под свое небольшое, но такое теплое и мягкое крыло, накрывая меня им и крепко прижимая к себе. Чуть приоткрыв глаза, я молча глядел, как выражение обеспокоенности и тревоги уходит с его морды, сменяясь какой-то глуповато-довольной, но довольно милой улыбкой, с которой он рассматривал меня из-под приподнятых век. Черный злодей уже не спал, и явно любовался моей уставшей рожицей, сопящей под его крылом. Слегка улыбнувшись, я потерся носом об его ногу, словно благодаря за тепло и понимание, и со спокойной совестью провалился в давно ожидавший меня сон.
***
Семейное воссоединение было довольно неожиданным, хотя и довольно приятным.
Открыв глаза, я долго рассматривал потолок и небольшое окошко моей комнаты в доме Беррислопов, гадая, каким же образом я мог сюда попасть. Небо вновь закрывали мохнатые белые тучи, из которых медленно сыпался крупный мягкий снег. Заиндевелое окошко пропускало совсем немного света, и я позволил себе понежиться под теплым одеялом, прикрыв глаза и не думая ни о чем.
Забавно было ощущать себя в сильном, здоровом теле небольшой пегаски. С годами, я все меньше мог позволить себе вот так просто поваляться на кровати, не ожидая приступов головных болей из-за нарушения режима сна, и без того извращенного постоянными суточными дежурствами на работе. С годами, организм приспособился через каждые двое суток бодрствовать по двадцать шесть – тридцать часов, беря за это дань головными болями, приходившими всякий раз, стоило мне проспать хоть на час дольше положенного восьмичасового лимита. Сейчас же я мог спокойно проспать хоть десять, хоть двенадцать часов, а потом, позевывая, в полусонном состоянии порхать по Понивиллю, доставляя многочисленную корреспонденцию. Может, это было связанно с физиологией пегасов, или пони вообще…