Половина сарая, в котором спал мальчик, была отведена под склад, где хранился корм для лошадей, а за тонкой перегородкой помещался свинарник. Зимой для мальчика начинались новые мучения. У него не было даже одеяла, и он всю ночь дрожал от холода.
Наконец в прошлом году пастушок решил уйти от Хань Лао-лю, но помещик заявил ему:
— Тебе еще рано! Ты не отработал тех денег, которые я затратил на гроб твоего отца. Сыновья обязаны платить долги родителей: это закон неба. Проработаешь еще лет пять, тогда можно будет считать, что ты расплатился. Раньше же и думать не смей.
Когда пастушок рассказывал обо всем этом на собеседовании, многие женщины плакали.
— Брат Го, спаси меня от Хань Лао-лю! — восклицал мальчик, хватая Го Цюань-хая за руки.
— Ты не бойся, не бойся! Мы этого дела так не оставим, — утешал его Го Цюань-хай, нежно гладя по голове.
С этих пор пастушок каждый вечер убегал на собеседования. Он-то и сообщил, что Хань Лао-лю принимал у себя Братишку Яна. От него крестьянский союз узнал и о намерении помещика вывезти оставшиеся вещи.
Как-то после полуночи, когда измученный страхом и бессонницей помещик бродил по своему большому двору, издали донесся собачий лай. Хань Лао-лю прислушался. Его обостренный слух уловил шум торопливых шагов. Во дворе тоже залаяли собаки. Хань-шестой свернул под крышу западного флигеля, не спуская глаз с ворот. Калитка приоткрылась, и в бледном свете звезд Хань Лао-лю различил щупленькую фигурку У Цзя-фу.
Помещик выскочил и схватил его за руку:
— Ли Цин-шань! Ли Цин-шань! Воры! — закричал он не своим голосом.
Из восточного флигеля выбежал управляющий с палкой в руках. Они втащили мальчика в комнату.
— Где шляешься по ночам? — грозно спросил Хань Лао-лю.
— А тебе какое дело!.. — неожиданно сорвалось у мальчика. Он сам не знал, откуда взялась у него такая смелость.
— О! Да ты, я вижу, заважничал! — рассвирепел Ли Цин-шань. Он замахнулся палкой и скверно выругался. — Если твоему господину нет дела, так этой палке дело до тебя найдется!
Пастушок вовремя пригнул голову, и удар пришелся ему по спине.
— Подожди бить, — сдерживая бешенство, прохрипел помещик. — Пусть прежде расскажет, куда он бегает и о чем у них там говорят. Расскажешь все начистоту, я тебе ничего не сделаю.
Пастушок гордо поднял голову:
— Не скажу.
Хань Лао-лю побагровел:
— Будешь запираться — убью!
— Не скажу… убей, не скажу.
Сухая жилистая рука помещика опустилась ему на голову:
— Ах вот как! Меня прикончить замышляете?! Я тебе покажу переворот! Ли Цин-шань, сними с него рубаху! А я сейчас плетку принесу.