Со-чжу упросил мать развести клей и долго примерял, как расположить вырезанные предметы на окне.
Вскоре появился и У Цзя-фу. Он стряхнул снег и стал помогать Со-чжу. Лю Гуй-лань заторопилась домой, но Со-чжу загородил ей дорогу:
— Посиди еще немножечко… очень прошу тебя! Вырежи мне пастушка, не то поросят волки потаскают…
Лю Гуй-лань со смехом указала на У Цзя-фу:
— Вот тебе настоящий пастушок, зачем же еще вырезать?
Но Со-чжу, крепко держа ее за рукав, обиженно всхлипывал:
— Да… он большой, такого не наклеишь. Мне надо маленького и бумажного.
Лю Гуй-лань залилась звонким смехом и выбежала на улицу. Обойдя вокруг лачуги, она крикнула в окно:
— Со-чжу! Не плачь, маленький. Я еще приду и вырежу…
Дасаоцза вошла в темную кухню. Все было тихо, но едва она чиркнула спичку, кто-то спрыгнул с кана и бросился к ней. Женщина вскрикнула, выбежала во двор и, услыша за собой шаги, кинулась к воротам. В этот момент кто-то нагнал ее и крепко сжал в объятиях:
— Су-ин! Это же я! Я!..
Дасаоцза быстро оглянулась.
— Вот напугал как… — прошептала она. — Думала, негодяй какой…
Улыбаясь, она положила большую руку Бай Юй-шаня себе на грудь: «слушай, как бьется», и припала к мужу.
Кто знает, сколько времени они простояли так? Их видел лишь крутящийся снег. Часов не было, а если бы и были, они все равно не взглянули бы на них. До часов ли в такой момент?
— Давно приехал? — спросила наконец Дасаоцза.
— Ну и долго ж я тебя ждал! — не отвечая на вопрос, воскликнул Бай Юй-шань. — В гости, что ли ходила?
— Угадал, — усмехнулась Дасаоцза. — У меня так много времени, что его девать некуда. Вот по гостям и бегаю.
Она вырвалась из объятий, вбежала в дом и зажгла лампу.
Хотя Бай Юй-шань и обещал в письме приехать к Новому году, но появление его все же было для Дасаоцзы неожиданным. Несмотря на обычную замкнутость и суровый характер, истосковавшаяся в разлуке Дасаоцза излила на Бай Юй-шаня бурный поток нежности. Впрочем, это продолжалось не слишком долго. Удостоверившись, что муж здоров и у него цветущий вид, следовательно, может выдержать любую атаку, Дасаоцза, сдвинув черные брови, принялась его распекать:
— Что ты за человек! Вышел за дверь и забыл. Одно письмо прислал за целый год и успокоился.
— Я должен был работать, а не письма писать. Ты все такой же осталась!
Слова эти укололи Дасаоцзу в самое сердце. Она вспыхнула и уже готова была схватиться с мужем, но, вспомнив, сколько выстрадала в разлуке с ним, сдержалась и принялась растапливать печь. Однако обида не утихала.
Дасаоцза посмотрела на стол. Полученная к новогодним праздникам свинина была даже не разрублена, и предстояло еще много возни, чтобы приготовить из нее начинку для пельменей. Загруженная общественной работой, Дасаоцза забросила домашние дела, совсем забыла о себе, о своем хозяйстве, а он еще посмел сказать, что она не изменилась. Это ли не оскорбление?