Старик остановился, вытер глаза иссохшими пальцами и продолжал:
— Три года, можно сказать, вил себе гнездо, а что получилось? Ну ладно! Пусть уж это моя судьба! Но ведь ты и дальше принес нам несчастье. Пришел посмотреть на лошадей, а вместо них на дочку мою Цюнь-цзы загляделся. Ей тогда было всего шестнадцать лет. Помнишь, как приставал к ней, а когда она прогнала тебя, так ты сразу же: «Ломай дом, мне место понадобилось. Не станешь ломать — дочку заберу». Привел своих бандитов и забрал ее, грабитель!
По темному лицу старика потекли слезы.
Кольцо вновь сомкнулось. Люди придвинулись к столу. Толпа напряженно ждала, кто-то крикнул:
— Долой злодея Хань Лао-лю!
— Четыре человека потащили Цюнь-цзы, — снова заговорил старик Тянь, — привязали к стойке, там, где табак сушат… раздели донага и стали бить ивовыми прутьями… Кровь ручьями так и лилась…
Толпа заволновалась.
— Бей его! Бей! — закричали со всех сторон.
Под ноги Хань Лао-лю упал камень. У помещика затряслись колени. Люди только этого, казалось, и ждали. Накопившаяся за долгие годы ненависть вдруг сразу прорвалась в истошном крике сотен голосов:
— Убить его! Убить!
Кто-то подскочил к помещику и изо всей силы ударил его по лицу.
— Молодец! Хорошо! Еще дай ему!
Человек снова размахнулся. Из носа Хань Лао-лю брызнула кровь. Но увидев кровь, толпа притихла. На лицах женщин появилось сочувствие.
Хань Лао-лю открыл глаза. Перед ним стоял Ли Чжэнь-цзян. Ноздри его раздувались, волосы были взъерошены. Помещик сообразил, в чем дело, и еще ниже опустил голову, чтобы кровь полилась как можно сильнее.
Толпой овладело какое-то странное оцепенение, словно произошло что-то такое, чего совершенно не ждали. Хотя несколько голосов и выкрикнуло «бей!», никто не двинулся с места.
Старик Тянь, увидев кровь, попятился.
— Говори, старина Тянь, говори! — ободрил его Го Цюань-хай.
— Больше мне, председатель, говорить нечего, — пробормотал старик… — Сам видишь, как все обернулось…
Ли Чжэнь-цзян как будто нечаянно оттолкнул старика плечом и заслонил собой Хань Лао-лю. К Ли Чжэнь-цзяну подоспел белобородый.
— Тянь Вань-шунь целиком с тобой рассчитался за свою обиду… — торопливо, словно боясь, что его остановят, заговорил Ли Чжэнь-цзян. — Я тоже работаю на твоей земле, и мне тоже пора посчитаться с тобой. Вот я тебя ударил. Ты скажи теперь всем людям, понял ты, за что я тебя ударил, или не понял?
— Понял, понял… — смиренно подтвердил помещик.
Шмыгая носом с видом наказанного ребенка, он терся лицом о связанные руки, размазывая кровь, стараясь вызвать к себе сострадание. Он ясно видел, что враждебное возбуждение толпы уже улеглось, и в устремленных на него глазах читал любопытство, страх и даже участие.