Тут только внимание парня привлекли какие-то обугленные железяки, напоминающие раздавленные и закопченные консервные банки. Запах в воздухе тоже витал соответствующий — гари и чего-то еще… горьковато-сладкого, что несколько веков назад (еще до времен катастроф) вызвало бы у человека ассоциацию с цветами на похоронах.
Лоа распахнула глаза, щурясь и моргая от лучей закатного солнца — в отличие от костюма, очки и противогаз она надеть забыла или просто не посчитала нужным. Увидев Кайла, она улыбнулась ему; девушка хоть и ощущала себя обессиленной донельзя, но при виде парня ей почему-то стало тепло и легко.
— Что здесь произошло? — растеряно произнес Кайл и сразу же добавил, нахмурившись, — Зачем ты сбежала? Представляешь, как Тереза переживает!
Девушка состроила виноватую рожицу, проигнорировав первую часть вопроса.
— Ладно, пойдем скорей. — Кайл протянул ей руку, помогая подняться, — Нужно доставить тебя домой, пока ты не умудрилась найти на свою голову очередные приключения.
Лоа кивнула, придав своему лицу серьезное, почти торжественное выражение, чем вызвала усмешку Кайла.
Странно смотрелись они — высокий, немного сутулый парень и девушка с волосами цвета заката — среди руин некогда великого города, мира, человечества. Одни из последних искр огня среди пепла. Сколько еще им осталось гореть? И дано ли разжечь пламя с новой силой?
* * * *
Этот вечер стал особенным для всех нас; а я еще долго вспоминала его. Было решено провести день памяти по всем погибшим в последние годы. Вспомнили и мою семью: отца, убитого завалом; мать и сестер, которых в могилу свела болезнь… И, конечно, не были забыты все Гонцы свободного неба, разбившиеся или убитые, те, кого с нами уже не было. Когда дошли до смерти Энн и Яна, я не могла молчать. Встав, начала говорить, порой замолкая, чтобы проглотить, готовые пролиться слезы: — Все мы знали Энн и Яна — наших «близнецов», — эти слова почти у всех вызвали улыбку сквозь слезы: кузена и кузину действительно любили. — Всегда веселые, немного азартные, смелые… Есть много хороших слов, которыми их можно описать. Я считаю, мы обязаны помнить их именно такими. Задорными и отважными, теми, кто боролся. И мы не должны сдаваться и опускать руки, хотя бы ради них, ради всех погибших… — я замолчала, понимая, что больше ничего сказать не смогу. Рыдания, успешно подавляемые, комом встали в горле.
Много еще слов было сказано в тот вечер: теплых, но пропитанных горечью утраты. Больше всего меня удивила Сильва… Она где-то отыскала старую гитару: кажется, на ней когда-то играли… давно, я тогда была еще совсем ребенком. Подыгрывая себе, молодая женщина начала петь. Честно, не ожидала от хмурой Сильвы такого! Голос у нее оказался сильным, а песня — рвущей сердце… Сначала пела она достаточно высоко и лирично, слова я запомнила хорошо, будто они в печатались в мозг намертво: